Отныне пребуду на дыбре.

---

"Как завоёвывать друзей и оказывать влияние на людей", Дейл Карнеги
Хорошая книжка, ясные, чёткие советы. Иллюстрируещие их мини-истории все такие американские и олдскульные) Любопытно было прочитать.
Для применения же описанных принципов надо очень внимательно к людям относится, и людьми интересоваться, и к людям стремиться, и искренне к ним быть расположенным... С одной стороны - элементарная прикладная дипломатия и вежливость, с другой - непосильно же.

"...большинство граждан не желают менять свои мнения о религии, своей прическе, о коммунизме или любимой кинозвезде."

@темы: книги

---

The imperial star destroyer moved silently through the blackness of space

"Survivor's Quest", Timothy Zahn
Призрак Трауна всё бродит по далёкой-далёкой галактике, то в виде клона, а то просто в виде планов. И Империя Руки, и Бастион - его дело ведь? Когда уже в текущем каноне чего-нибудь такое отрастёт? И неужели Трауну за всех придётся отдуваться? Герои ОТ мертвы уже, а он - может и нет. Я пролистала выдержки из книг и краткие пересказы, которые после Survivor's Quest в файле были, посмотрела как они и их потомки в грядущих событиях геройствовали. А в текущем состоянии ЗВ что-то совсем пустынно. Про прошлое, про High Republic, не тянет читать. Что бы там ни было, прекрасно нам показали, чем всё кончится.
А Квест - хорошая книжка. Одна хорошо рассказанная история, единое приключение, и без всяких метаний действия между флешбеками и настоящим, между персонажами.
Начиналось всё немного медленно, но потом я поняла, что там натуральный Among Us на борту происходит, и с такими же диверсиями, как в игре - свет выключить, поковырять двигатели - и уж тогда начала веселиться. Рассуждения у Люка с Марой похожие были, как игроки рассуждают Ну и выбранная стратегия - по компашкам разбиться, тоже такое видела. Думаю, если б не сюжетная броня у героев, пожрали б их импостеры, если б у них такая цель была.
А потом и сюжет бодренько экшеном поехал.
До чего мне чиссы нравятся! А уж как они с людьми смотрятся! Заочно уже шипперила Парка со Стентом (и про Лорану с Трассом что-то такое припоминаю), а эта книжка мне ещё и Драска с Фелом подарила. Спасибо, Тимоти Зан!
Формби внезапно классненьким оказался (я, правда, уже очень смутно помню, что было в Сверхдальнем перелёте), и внезапно осознал необходимость упреждающих действий). Траун, кароч, был прав.
В отношении Люка и Мары заранее уже готовилась к ушату дерьмеца, которое ожидаешь на голову, когда в фантастике что-то романтическое описывается. Но нет - замечательная команда из равноправных партнёров вышла, бодренько и слаженно действуют, хохмят местами. Ну, тут опять же спасибо Зану - он суховато пишет, в чувства и психологию (и как следствие - в трансляцию стереотипов) не вдаётся. Маре любопытно приписал печаль об империи.
Про детишек - посмотрела я на Эвлин, форсчувствительную девочку, как её использовали - в качестве наживки. И не в первый раз ведь, судя по разговорам! И всем норм. Но использование детей в ЗВ во всяких опасных делах это норма - так думаю, размышляя о фильмах и прочем. Тогда и маленькие навигаторы из текущего канона не выбиваются из общей картины... Ещё один штришок к не очень развитому обществу в далёкой-далёкой. Ну оно и понятно, памятуя о рабстве, постоянных войнах, местами поразительной убогости технологий... Однако, при этом для демонстрации своей мирности импостеры показали запись с детьми.
Это ещё одну вещь демонстрирует - какие все цивилизации в далёкой-далёкой одинаковые по большому счёту, с одинаковыми ценностями, с одинаковым уровнем развития, технологий. И все радостно пиздятся в этой огромной песочнице А может их просто очень много + возможность гиперпространственного перемещения, вот и перемешались до средней температуры по больнице.


THE IMPERIAL STAR DESTROYER MOVED SILENTLY THROUGH the blackness of space, its lights dimmed, its huge sublight engines blazing with the urgency of its mission.

Could that particular dictum have ended with the fall of that particular group, then? Yoda had also said something about the Force having been brought back into balance, though he’d been somewhat vague about the details. Could this have rendered that part of the Jedi Code no longer applicable?
He didn’t have the answers. He wondered if he ever would.
Люк рассуждает о необходимости джедаям жить без привязанностей

Grand Admiral Thrawn—Mitth’raw’nuruodo, to give his full Chiss name—had been arguably the greatest military genius the galaxy had ever known, certainly the greatest the Empire had ever had in its ranks. Palpatine had sent him and a task force out into the Unknown Regions before the Rebel Alliance had been formed, ostensibly in punishment for a breach of palace politics, but in reality with the secret mission of exploring and conquering new systems for future Imperial expansion.
нельзя не подрочить на Трауна

On their last visit to Nirauan, Luke and Mara had learned just how well he had succeeded at that task. In just those few short years he had opened up huge expanses of territory, putting them under the control of his Imperial forces and the handful of Chiss such as Stent who had remained loyal to him. The original secrecy of the project had also been maintained, with the leaders of the Imperial Remnant on Bastion having never even heard of the project up to that point.

“Even if not all those inside the armor are men anymore?” Luke asked.
Fel smiled. “Yes—Su-mil. Also goes by the warrior name Grappler.”

After all, Palpatine had paid for his deeds with his life. So had Darth Vader and Tarkin and all the other Grand Moffs. Even Thrawn, whom she now realized had probably been nobler than all the rest of them put together, was gone.
никак нельзя

“I needed her help today,” Pressor said. “The same help I needed from her back then: to act as decoy. It wasn’t a job any of my Peacekeepers could handle.”
“But your own niece?” Uliar persisted. “Why not pick someone else?”
He smiled crookedly, the giveaway sign that he was about to close the jaws of his verbal trap. “Or,” he said smoothly, “does she have special qualifications or talents that make her suited for such tasks?”

With an effort, Fel controlled his temper. Drask had been nothing but a blue-skinned lump of impatience and disapproval since he’d left Luke and Mara and linked up with the Imperials. Maybe, he thought unkindly, that was why the two Jedi had been so eager to go down to D-1 and foist him off on the Imperials.
blue-skinned lump of impatience and disapproval

And yet Mara Jade Skywalker, former Emperor’s Hand, had missed it completely. Musing on the Empire that had been, and her former place in it, she had missed it completely.

“Anyone ever tell you that talking out loud when you’re alone is a bad sign?” Mara murmured from behind him.
“When the Force is your ally, you’re never truly alone,” Luke said gravely, turning around
комедийный дуэт просто

“So the Vagaari need to be slapped down hard,” Mara said, frowning. “So what’s the problem?”
Formbi smiled wanly. “The problem is Chiss military doctrine, Jedi Skywalker,” he said. “Specifically, the decree that no potential adversaries may be attacked until and unless they first act against Chiss interests within Chiss space.”

“You can sort all that out when you get home,” Mara said. “Can we assume the rules of engagement have been satisfied?”
“They have been more than satisfied, Jedi Skywalker,” Drask said darkly. “We have been attacked without justification or mercy. A state of war now exists between the Chiss Ascendancy and the Vagaari.”

“You think they’re all dead?” Pressor asked.
Drask closed his eyes. “Including crew members, there were thirty-seven warriors aboard the Chaf Envoy,” he said. “The Vagaari may have had as many as three hundred.” He opened his eyes into slender cracks of glowing red. “They would not have been prepared for such a devastating assault.”
как Зан чиссов описывает, я просто не могу

Certainly the general’s politely unfriendly attitude toward humans seemed to have warmed perceptively over the past few hours. Jinzler could only wonder what had happened to cause that change.

“Great,” Mara said. “Then all we have to do is cut our way through two hundred Vagaari soldiers and take over the ship.”
“Something like that,” Luke agreed. “You game?”
Mara shrugged. “Sure, why not? I didn’t have anything else planned for after lunch.”

“That may be a while,” Jinzler warned. “I understand he and the Five-Oh-First have already left with General Drask.”
“Probably gone to join up with the Vagaari attack force,” Luke said.
“Probably,” Jinzler agreed. “Both Drask and Fel strike me as the sort of people who like to see things through to their conclusion.”

If Thrawn’s back, I think we can assume he’s more or less on our side.”
She exhaled between her teeth. “If he’s not back, I guess we’ll all just have to make do on our own.”
“Yes,” Luke murmured. “But we’ll do all right.”
“I know.” Mara rolled onto her side to press herself closer against her husband, and Luke felt the warmth of her body and spirit flowing into his. “Because whatever it is we wind up facing, we’ll be facing it together.”

@темы: книги, star wars

---

"Мир, полный демонов. Наука - как свеча во тьме", Карл Саган
Вдохновенное выступление против суеверий, глупостей, псевдонауки... Сколько ж автору ньюэйджевской хуеты всякой прочитать пришлось - страшно подумать! А письма читателей, которые он приводит выглядят просто как изложение каких-то почти рандомно сгенерированных идей. Вот, видать, из такой каши самые живучие идеи - со свойствами, описанными в "Объясняя религию" - и становятся общественно разделяемыми, а то и в религию переходят.
Забавные претензии приводятся к Секретным материалам и Стар Треку. Недостаточно твёрдо!

Ещё забавного: когда читаю, если заинтересует, выписываю в процессе другие книги, на которые ссылается автор, в списочек на прочтение. Печально, когда потом нагугливаю, что перевода-то и нет, и если бы с английского... Сейчас, так поинтересовавшись, загуглила "Миф о маге" Элайзы Батлер, и нашла статью, где эта книга упоминается как "Миф о маге" Э. Батлера Перевода, впрочем, нету, да и в bookz не находится.

@темы: книги

---

"Fool's bargain", Timothy Zahn
Вознамерилась я прочесть "Путь уцелевшего" ("Survivor's Quest" то бишь), и в результате поиска увидела эту "Fool's bargain", отмеченную как первую часть серии, стоящую перед Путём. В вуки написано, что она просто в той же книжке была напечатана. Но маленькая - решила зачесть.
Короткая повесть про то, какие в Империи Руки классные штурмовики, верные и инициативные (не то, что в палычевой империи!), и как они эту империю любят И вообще, какое у них разное оборудование здоровское, и как они стреляют хорошо. Меткие штурмачи!
А сюжетно - это описание военной операции на планете, с целью нанесения мира и устранения тирании.

@темы: книги, star wars

---

Паскаль Буайе, "Объясняя религию"
Очень интересная идея - про религию как сумму концепций, которые лучше всего налепляются на системы, из которых состоит человеский разум. Вообще было бы интересно посмотреть на разум без таких систем, или с какими-нибудь другими.
И ещё, выходит, что религия таки вредна - в том смысле, что воздушные замки, которые нарастают на выводах всех этих систем, часто ошибочных, действительности не соответствуют? С другой стороны, мало ли мозгослизней в головах водится...

Религиозная картина мира зачастую не менее страшна, чем лишенная сверхъестественного присутствия, и многие религии не столько показывают свет в конце тоннеля, сколько сгущают мрак.

И к тому же нельзя забывать, что в большинстве мест люди не испытывают особенного метафизического стремления объяснять или смягчать абстрактный факт смертности. Представление о том, что смертность невыносима и делает человеческое существование бессмысленным, культурно специфично и никак не может выступать универсальной мотивацией. Гораздо актуальнее здесь перспектива собственной смертности и связанные с этим мысли.

И наконец, последняя категория гипотез. Объяснять религию как следствие изъяна в мыслительном процессе – традиция давняя и почетная. Суть этой гипотезы такова: люди не дают себе труда задуматься, поэтому забивают голову всякими суевериями. Иными словами, религия существует, потому что человек принимает недостаточно профилактических мер против появления верований.

Везде лучше всего запоминались противоречия, затем странности и хуже всего – стандартные утверждения. Из этого следует, что чувствительность к нарушению интуитивных ожиданий применительно к онтологическим категориям действительно универсальна. То есть когнитивное воздействие таких противоречий не особенно зависит от того, 1) какие религиозные концепции бытуют в обществе, 2) насколько они разнообразны, 3) насколько серьезно воспринимаются, 4) поступают они из письменных источников или передаются из уст в уста и 5) участвуют ли испытуемые в создании местных «теорий» сверхъестественного.

Кроме того, во многих местах имеются артефакты, наделенные, в представлении христиан, особой силой. Люди едут издалека, чтобы помолиться именно этой Мадонне, то есть встать перед артефактом и заговорить с ним. (Вы можете счесть это описание грубым и возразить, что с рукотворными объектами никто не разговаривает, люди смотрят на «символ» Богородицы, на «знак», «воплощение» ее присутствия и силы. Но это не так. Во-первых, люди действительно воспринимают Мадонну как артефакт. Если сообщить им, кто ее создал, из какого дерева, какими красками расписывал, они сочтут эти сведения уместными, как и в случае любого другого рукотворного объекта. Во-вторых, они обращаются именно к артефакту. Если я предложу порубить Мадонну на дрова, предложив в качестве замены фотографию статуи или табличку «здесь молиться Богородице», идею сочтут крамольной.)

Если более обобщенно, религиозные понятия тоже представляют собой отличимые когнитивные артефакты, успех культурной передачи которых обеспечивается определенным способом активации систем логического вывода. Причина, по которой религия воспринимается как нечто более серьезное и значимое, чем рассмотренные выше артефакты, в том, что она активирует жизненно важные для нас системы логического вывода – управляющие нашими самыми сильными эмоциями, формирующие взаимодействие с другими людьми, дающие нам моральные ориентиры, организующие социальные группы.

То есть в большинстве своем наши нравственные интуитивные установки ясны, но их происхождение от нас ускользает, поскольку скрыто в психических процессах, к которым мы не имеем осознанного доступа. Воспринимая эти интуитивные установки как чью-то точку зрения, нам проще понять, откуда они у нас берутся. Однако это требует наличия идеи субъекта, обладающего полнотой стратегической информации.

Итак, подведем итог: психология нравственных суждений – то, как дети и взрослые представляют моральные аспекты поступка, – вполне объясняется эволюционным развитием нашего вида как сотрудничающего. Но тогда для этих рассуждений не требуется никаких особых понятий религиозных сущностей, особого кодекса, особых образцов для подражания. Однако, если у вас имеются понятия о сверхъестественных сущностях, обладающих стратегической информацией, возможность легко встроить их в нравственные рассуждения, которые в любом случае будут иметь место, делает эти сущности более релевантными и значимыми. В какой-то мере религиозные понятия паразитируют на нравственных интуитивных установках.

Религиозные понятия проходят естественный отбор благодаря тому, что опираются на заведомо присущие человеческому сознанию свойства.

У людей имеются чувства по поводу собственной предстоящей кончины и имеются окружающие смерть обряды, однако они обслуживают чужую смерть. Если вы не видите здесь ничего странного, сравните погребальные обряды с обрядами плодородия. Люди беспокоятся об урожае и проводят обряды, ему способствующие. В случае же со смертью дело обстоит совершенно иначе. Если бы ключевым фактором действительно выступал страх смерти, обряды были бы направлены на то, чтобы избежать ее или отсрочить неизбежное. Но мы ничего подобного не наблюдаем. Обряды помогают живым избежать последствий, которые возникнут, если не позаботиться о теле умершего предписанным образом.

В силу заменимости услуг, которые предлагает образованная религиозная прослойка, религиозные школы, не обладающие политическим весом, рискуют выродиться в маргинальную секту, как нередко случалось в истории. Так что священники и другие религиозные специалисты не обязательно выступают ключевыми фигурами в крупных политических организациях. Однако те, кому не удается добиться хоть какого-то политического влияния, остаются за бортом.
...
(Кстати, именно поэтому представление о религии как союзнице угнетающего класса и институте, который неизменно поддерживает централизованную политическую власть и предлагает сверхъестественное оправдание установленному строю, вроде бы верно, но не совсем. Верно в том смысле, что успех многих религиозных гильдий обеспечивала именно такая стратегия. И не верно, поскольку подобные организованные религиозные гильдии – это еще не вся религия. Сам выбор такой стратегии обусловлен наличием постоянной конкуренции, причем тоже очень успешной.)

Приоритет абстрактных богов перед местными предками и заменившее договор с этими предками понятие спасения души обязаны своим появлением не столько письменности как таковой, сколько ее применению организованными группами поставщиков религиозных услуг. Эти два фактора – письменность и сложные политические образования – естественным образом переплетаются, поскольку письменность как технология коллективная не могла развиться вне сложных обществ.

Рассказывая об этих и других экзотических верованиях за ужином в кембриджском колледже, я услышал от одного из наших гостей, выдающегося католического теолога: «Потрясающая у вас антропологов работа, но трудная. Разбираться, почему люди верят в такую чушь…» Я потерял дар речи. Беседа шла своим чередом, а я подыскивал достойный ответ – начинавшийся с «Чья бы корова мычала…»

После подробного разбора когнитивных процессов, участвующих в усвоении и отражении религиозных концепций, мы знаем, что говорить о религии как о предмете действительности несколько ошибочно. Не стоит в качестве отправной точки противопоставлять религию науке да и вообще чему бы то ни было, поскольку само существование религии как абстракции вызывает сомнения. Вместо нее есть множество бытующих в сознании представлений, множество коммуникативных актов, которые придают им ту или иную степень достоверности, и множество умозаключений, производимых во множестве контекстов.
...
Не менее ошибочно говорить как о предмете действительности о науке. Наука – такой же культурный объект, то есть область представлений, которые существуют во множестве человеческих умов. Науки как таковой нет, есть множество людей, занимающихся определенной деятельностью, есть определенный массив данных, который хранится в определенной литературе, и определенный способ пополнения или модификации этого массива.

@темы: книги

---

Для галочки х2

Когда интересные лекции для прослушивания по утрам в метро у меня закончились, решила я продолжить прослушивание книг через fbreader, с "Историей западной философии", помню, вполне комфортно было. Взялась за "Вечную философию" Олдоса Хаксли, ожидая, может, забавного наркоманства, как в "Дверях восприятия". Получила же какую-то поебень, припекало мне непрерывно, на протяжении всей книжки. Тут вам и рассуждения о языке задорнов-стайл, и очередная, конечно же абсолютно верная, измысленная автором религиозная концепция, в поддержку которой накидана куча цитат из разной религиозной литературы. В начале даже говорилось о научных подтверждениях каких-то там сверхъестественных явлений. Без ссылочек куда-либо, конечно.
А от рассуждений и альтернативной логики временами было просто больно. Иного как-то ожидаешь от книжки из XX века.
По итогу - просто полёт фантазии, воздушный замок, выстроенный на не менее воздушном основании.

То, что такое понимание природы вещей и происхождения добра и зла не является привилегией одного этого святого, доказывает сама структура нашего языка. Ибо язык, как давным-давно заметил Ричард Тренч, зачастую "мудрее не только говорящих на нем простолюдинов, но и говорящих на нем умудренных мудрецов". Иногда он сохраняет истины, которые когда-то были хорошо известны, а потом забыты. В другом случае, язык содержит в себе зерна истины, которые невозможно разглядеть ясно и четко, но которые на какое-то мгновение являлись взору гениев в счастливый момент ясновидения. Например, по словам Дорчестера, знаменательным является тот факт, что в индоевропейских языках корневое слово "два" означает также и некую порочность. Греческая приставка "де" (дегенерация) и латинская приставка "дис" (дискомфорт) происходят от корневого слова duo (два). Родственная им приставка "би" придает уничижительный смысл некоторым современным французским словам, типа bevue (грубая ошибка, дословно – "двоение").

На материю, находящуюся за пределами тела, ум может воздействовать двумя способами: посредством тела и посредством "сверхъестественного" процесса, недавно изученного в лабораторных условиях и получившего название "эффект ПК".

Но по причине того, что восточные народы не верили в одно единственное откровение, прозвучавшее в определенный момент времени, а также не верили в полубожественность церкви, как организации, – им и в голову не пришло совершать массовые убийства во имя религиозных убеждений, которыми с таким ужасным постоянством занимались христиане. И если в этом важном вопросе уровень коллективной нравственности Запада был ниже уровня коллективной нравственности Востока, то то же самое, если судить по имеющимся данным, можно сказать и об уровне индивидуальной святости и индивидуальной нравственности. Если яблоко действительно падает недалеко от яблони, то уход христианства от норм Вечной Философии с философской точки зрения кажется совершенно не имеющим оправдания.

"Аббат (Чепмен явно имеет ввиду аббата Мармиона) называет св. Иоанна Креста губкой, впитавшей в себя христианство. Вы можете выжать из губки все христианство, и в ней останется полноценная мистическая теория (иными словами чистая Вечная Философия). В результате в течение примерно пятнадцати лет я ненавидел св. Иоанна Креста и называл его буддистом. Я любил святую Терезу и снова и снова читал ее писания. Она была прежде всего христианкой, а уже потом мистиком. А потом я понял, что зря потерял пятнадцать лет, читая не те молитвы".

То, что поэт и художник видят и стараются донести до нас, на самом деле уже присутствует в природе и ждет того момента, когда оно будет осознанно кем-то, кто обладает соответствующими способностями. Точно так же в священном образе или предмете божественная основа присутствует в полном объеме. Вера и благочестие готовят ум верующего к восприятию луча божества в точке его пересечения с конкретным фрагментом материи, находящимся перед верующим. Время от времени, такой символ, в силу того, что он является объектом поклонения, становится центром энергетического поля. Желания, эмоции и воображение поколений, преклонявших и преклоняющих колена перед сотворенной святыней, представляли собой круговорот психической энергии. Потому данный образ жил, как вторичной божественной жизнью (более низшего порядка), спроецированной на него верующими, так и изначальной божественной жизнью, которая, как и жизнь всех одушевленных и неодушевленных существ связана с божественной Основой.

До тех пор, пока отдельные области Центральной Америки с их произвольно очерченными границами назывались провинциями испанской колониальной империи, их обитатели жили в мире и согласии друг с другом. Но в начале девятнадцатого века различные административные районы испанской империи разорвали связь с "родиной" и решили стать нациями по европейскому образцу. Результат: они немедленно начали воевать друг с другом. Почему? Потому что суверенное национальное государство по определению является организацией, которая имеет право и обязана принуждать своих членов осуществлять грабежи и убийства в самых больших масштабах.

И требующие особого внимания, в тщеславном двадцатом веке родилось ничем не обоснованное предположение, что до Фрейда никто ничего не знал о психологии. Но истина состоит в том, что большинство современных психологов понимает человека хуже, чем самые способные из их предшественников. Фенелон и Ларошфуко знали все о таящихся в глубинах подсознания темных силах и прекрасно сознавали, что за вежливой маской слишком часто скрываются похоть и жажда власти. Макиавелли четко разделял "осадок" и "вино", то есть истинные, корыстные мотивы поступков политика, и красивые теории, принципы и идеалы, с помощью которых эти поступки оправдываются и объясняются доверчивой публике. Паскаль, подобно Будде и святому Августину, предельно низко оценивал добродетели и рациональность человека. Но все эти люди, даже Ларошфуко, даже Макиавелли, знали нечто, что психологи двадцатого столетия решили игнорировать – факт тройственной природы человека, состоящей из духа, ума и тела; тот факт, что мы живем на границе двух миров – временного и вечного, физического человеческого мира и божественного; тот факт, что хотя человек сам по себе ничего не представляет, он есть "ничто, окруженное Богом, нуждающееся в Боге, способное обрести Бога и преисполниться Им, если оно того пожелает".

Предметом Вечной Философии является природа извечной, духовной Реальности; но язык ее формулировок был разработан с учетом явлений, существующих во времени. Вот почему во всех ее формулировках имеется элемент парадокса. Природу Истины-Факта нельзя описать посредством словесных символов, которые не соответствуют ей адекватно. В лучшем случае о ней можно говорить аллегорично, категориями нелогичных заключений и противоречий.

Обозревая окружающий нас мир живых вещей, мы видим (с восхищенным удивлением, к которому, надо признать, иногда примешивается испуг непонимания) бесчисленные формы, всегда прекрасные, зачастую экстравагантные, а иногда даже зловещие, в которых нашел выход ненасытный аппетит материи. Только та часть живой материи, которая организовалась в человеческие существа, сумела создать форму, способную, по крайней мере в интеллектуальном смысле, к дальнейшему развитию. Вся остальная живая материя замкнута в формах, которые могут оставаться только такими, как есть, а если и способны меняться, то только в худшую сторону. Похоже на то, что в ходе своей биологической карьеры и космического экзамена "на разумность", вся живая материя, за исключением человеческой, поддалась искушению и приняла не наилучшую, а наиболее доступную и удобную форму. В результате действия чего-то, аналогичного свободной воле, каждый вид выбрал путь узкой специализации, путь временного совершенства на низком уровне бытия. В результате все виды зашли в эволюционный тупик. К первоначальному космическому Грехопадению, многообразному проявлению во времени, они добавили не совсем понятный биологический эквивалент добровольного Грехопадения человека. Как виды, они выбрали путь немедленного удовлетворения своего "я", а не способность к воссоединению с божественной Основой. За свой неправильный выбор нечеловеческие формы жизни были соответственно наказаны, поскольку им недоступно понимание высшего добра, на которое способна только не специализированная и потому более свободная, обладающая более высоким сознанием, человеческая форма.

Потом я решила попробовать, как будет слушаться книга на английском - "The Trickster. A study in American Indian mythology" by Paul Radin. Много хуже, хотя может в тематике дело, а не в языке. Запомнилось только как имя Wakdjunkaga забавно звучит.

@темы: книги

---

Прошлогодние книги - для галочки.

Ирвин Ялом, "Экзистенциальная психотерапия"

Наконец, когда все остальное кажется вышедшим из сферы личного контроля, у нас еще остается власть контролировать свою позицию по отношению к собственной судьбе реконструировать то, что невозможно отрицать.

Супер-Эго, Ид, Эго; архетипы, идеальные и актуальные "я", система самоуважения; система "я" и диссоциированная система, мужской протест; Эго-состояния родителя, ребенка и взрослого – ничто из перечисленного реально не существует. Все это фикции, психологические конструкты, созданные для семантического удобства, и они оправдывают свое существование только своей объяснительной силой. Концепция воли составляет центральный организующий принцип для этих разнообразных объяснительных систем. Все они действуют по одному и тому же механизму: эффективны в той мере, в какой допускают ощущение личного контроля и таким образом вдохновляют дремлющую волю.

Альбер Камю, "Чума"
Взялась, прочитав в "Экзистенциальной психотерапии", какой здесь главный герой классненький Ну и потому как в пандемию чтоб и не почитать тематическое. Хотя, конечно, пишут, что действие в книжке метафорическое, символизирует борьбу с нацизмом, но по-моему, и настоящую эпидемию хорошо описывает со всеми этими локдаунами.
Действие происходит в одной вселенной с "Посторонним". Но эта книжка мне больше той понравилась, и описание города красивей кажется, и герои приятней. И все персонажи с симпатией описаны - здорово такое читать было!

И действительно, война – это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться долго. Вообще-то глупость – вещь чрезвычайно стойкая, это нетрудно заметить, если не думать все время только о себе. В этом отношении наши сограждане вели себя, как и все люди, – они думали о себе, то есть были в этом смысле гуманистами: они не верили в бич Божий. Стихийное бедствие не по мерке человеку, потому-то и считается, что бедствие – это нечто ирреальное, что оно-де дурной сон, который скоро пройдет. Но не сон кончается, а от одного дурного сна к другому кончаются люди, и в первую очередь гуманисты, потому что они пренебрегают мерами предосторожности.

Риэ встряхнулся. Да, вот что дает уверенность – повседневный труд. Все прочее держится на ниточке, все зависит от того самого незначительного движения. К этому не прилепишься. Главное – это хорошо делать свое дело.

Вообразите себе, к примеру, что даже такое глубоко личное чувство, как разлука с любимым существом, неожиданно с первых же недель стало всеобщим, всенародным чувством и наряду с чувством страха сделалось главным терзанием этой долгосрочной ссылки.

А Риэ вслушивался в невнятное бормотание города, которое как бы служило аккомпанементом к свисту бича. Именно в этот миг он необычайно остро ощутил весь город, лежавший внизу, превратившийся в наглухо замкнутый мирок, раздираемый страшными воплями, которые поглощал ночной мрак. А рядом глухо бубнил Гран: «Прекрасным утром мая элегантная амазонка на великолепном гнедом коне скакала по цветущим аллеям Булонского леса…» Затем снова наступила тишина и принесла с собой невнятный гул города-мученика.

Но в истории всегда и неизбежно наступает такой час, когда того, кто смеет сказать, что дважды два – четыре, карают смертью. Учитель это прекрасно знает. И вопрос не в том, чтобы знать, какую кару или какую награду влечет за собой это рассуждение. Вопрос в том, чтобы знать, составляют ли или нет дважды два четыре. Тем из наших сограждан, которые рисковали тогда жизнью, приходилось решать первое – чума это или не чума, и второе – нужно или не нужно бороться с ней.

Многие Оранские новоявленные моралисты утверждали, что, мол, ничего сделать нельзя и что самое разумное – это стать на колени. И Тарру, и Риэ, и их друзья могли возразить на это кто так, кто эдак, но вывод их всегда диктовался тем, что они знали: необходимо бороться теми или иными способами и никоим образом не становиться на колени. Все дело было в том, чтобы уберечь от гибели как можно больше людей, не дать им познать горечь бесповоротной разлуки. А для этого существовало лишь одно средство – побороть чуму. Сама по себе эта истина не способна вызвать восхищение, скорее уж она просто логична.

Журналист спросил, предохраняет ли маска хоть от чего-нибудь, и Тарру ответил: нет, зато действует на других успокоительно.

каждый носит ее, чуму, в себе, ибо не существует такого человека в мире, да-да, не существует, которого бы она не коснулась. И надо поэтому безостановочно следить за собой, чтобы, случайно забывшись, не дохнуть в лицо другому и не передать ему заразы. Потому что микроб – это нечто естественное. Все прочее: здоровье, неподкупность, если хотите даже чистота, – все это уже продукт воли, и воли, которая не должна давать себе передышки. Человек честный, никому не передающий заразы, – это как раз тот, который ни на миг не смеет расслабиться. А сколько требуется воли и напряжения, Риэ, чтобы не забыться! Да, Риэ, быть зачумленным весьма утомительно. Но еще более утомительно не желать им быть.

— А знаете, что бы следовало сделать, чтобы закрепить нашу дружбу?
— Согласен на все, что вам угодно, – сказал Риэ.
— Пойдем выкупаемся в море. Удовольствие, вполне достойное даже будущего святого.
Риэ улыбнулся.
— Пропуска у нас есть, до дамбы мы доберемся без труда. В конце концов глупо жить только одной чумой! Разумеется, человек обязан бороться на стороне жертв. Но если его любовь замкнется только в эти рамки, к чему тогда и бороться.
— Хорошо, пойдем, – сказал Риэ.

Они молча оделись и молча направились домой. Но сердцем они сроднились, и воспоминание об этой ночи стало им мило.

Ксенофонт, "Анабасис"
Дааа, вот это кулстори! Очень увлекательно написано.
А как автор себя нахваливает местами!

Название произведения Ксенофонта -- "Анабасис" (Ανάβασις -- существительное от глагола αυαβαίνω -- в буквальном переводе на русский язык означает "восхождение, подъем". Однако греки применяли глагол "восходить" не только тогда, когда речь шла о подъеме на гору, но и когда имелся в виду далекий путь в направлении от берега моря вглубь материка. Именно такой смысл имеет и заглавие труда Ксенофонта. Его можно было бы передать по-русски примерно как "Поход вглубь страны", в данном случае -- вглубь Малой и Передней Азии.

Клеарх стал принуждать своих солдат итти вперед, но, при попытке выступить в поход, солдаты принялись бросать камни в него и в его вьючный скот. (2) Клеарх тогда едва избег побития камнями, а потом, поняв, что насилие ни к чему не приведет, он созвал своих солдат на собрание. Сперва он долго стоял и плакал, а солдаты смотрели, удивлялись и молчали. (3) Затем он сказал примерно следующее: "Воины, не удивляйтесь тому, что я так удручен создавшимся положением. Дело в том, что я связан с Киром узами гостеприимства, и когда я бежал из отечества, он сделал мне много добра и, между прочим, подарил мне 10000 дариков. Приняв деньги, я не отложил их для себя и не промотал на развлечения, но израсходовал на вас.

Дело в том, что Тиссаферн не бежал во время первого столкновения, но пробился к реке и к эллинским пельтастам. Проходя мимо эллинов, он никого не убил, а расступившиеся эллины рубили персов и поражали их дротиками. Пельтастами командовал Энисфений из Амфиполя, который, как говорили, хорошо знал свое дело.

После него афинянин Феопомп(95) сказал: "Фалин, сейчас, как ты и сам видишь, у нас ничего не осталось, кроме оружия и доблести. С оружием в руках мы, думается, сможем проявить нашу доблесть, но, сдав его, мы лишимся и самой жизни. Поэтому не жди, что мы отдадим вам единственное оставшееся у нас благо, при помощи которого мы еще сразимся с вами за все ваши богатства". (13) Выслушав это, Фалин усмехнулся и сказал: "Юноша, ты едва ли не философ, и слова твои не лишены приятности; но знай, -- ты безумен, если считаешь, что ваша доблесть сильнее могущества царя".

Затем Хирисоф сказал: "Раньше, Ксенофонт, я знал тебя только понаслышке как афинянина, а ныне я благодарю тебя и за речи и за поступки. Для всех было бы лучше, если бы существовало больше людей, тебе подобных.

После этого выступил Ксенофонт, облаченный в свой лучший воинский наряд. Он полагал, что если боги даруют победу, то тогда и самый блестящий наряд будет уместен, а если ему суждено умереть, то человек, считающий себя достойным прекрасного одеяния, должен в нем встретить свою кончину.

Поэтому я считаю более правильным и более честным сперва попытаться пройти в Элладу к своим родным и объяснить эллинам, что они по доброй воле остаются в нужде, так как у них есть возможность отправить сюда людей, живущих там в суровых условиях, и видеть их богатыми.(138)

С наступлением утра эллинские стратеги и лохаги собрались и решили итти вперед, захватив с собой лишь самое необходимое количество наиболее выносливого вьючного скота и бросив остальной, а также отпустив всех находившихся при войске недавно взятых в плен рабов.

После завтрака эллины отправились в путь, а стратеги встали в узком месте дороги, и если замечали что-нибудь, подлежащее оставлению на месте, они отнимали это, а солдаты слушались их, за исключением тех случаев, когда кому-нибудь удавалось скрыть понравившегося ему мальчика или красивую женщину.

Но в то время, как они, таким образом, проводили ночь, выпал такой глубокий снег, что он покрыл оружие и лежащих на земле людей и как бы сковал по ногам вьючный скот. Было очень боязно встать, потому что выпавший и нерастаявший снег согревал лежащего под ним человека.

Затем ночью послали в горы Демократа-теменита, придав ему нескольких человек, туда, где, по рассказам солдат, бродивших за пределами лагеря, они видели костры. Демократ был известен как человек, не раз уж выяснявший истину в подобных случаях и умевший отличать действительно существующее от воображаемого.

Через восемь дней после этого Ксенофонт передал комарха Хирисофу в качестве проводника, а его родственников отпустил, за исключением сына, только что достигшего возмужалости. Последнего он передал под надзор Плейсфену из Амфиполя, имея в виду, что комарх, если он окажется надежным вожаком, сможет вернуться домой вместе с сыном.

Тогда Хирисоф ударил его, но не связал. (3) Вслед за этим ночью комарх убежал, покинув сына. Этот случай, т.е. оскорбление проводника, при отсутствии бдительности по отношению к нему, был причиной единственного раздора, происшедшего между Хирисофом и Ксенофонтом в, течение всего похода. А Плейсфен полюбил мальчика, привел его на свою родину и пользовался его полной преданностью.

Тут открылось страшное зрелище. Женщины бросали детей вниз и затем кидались за ними сами, и мужчины поступали таким же образом. Лохаг Эней из Стимфалы увидел какого-то бегущего, повидимому, с намерением сброситься вниз человека, одетого в красивую одежду, схватил его, желая ему помешать, но тот потянул его за собой, и оба они полетели вниз со скал и погибли.

Между тем, крик усилился и стал раздаваться с более близкого расстояния, так как непрерывно подходившие отряды бежали бегом к продолжавшим все время кричать солдатам, отчего возгласы стали громче, поскольку кричащих становилось больше. (24) Тут Ксенофонт понял, что произошло нечто более значительное. Он вскочил на коня и в сопровождении Ликия и всадников поспешил на помощь. Скоро они услышали, что солдаты кричат "Море, море!" и зовут к себе остальных. Тут все побежали вперед, в том числе и арьергард, и стали гнать туда же вьючный скот и лошадей. (25) Когда все достигли вершины, они бросились обнимать друг друга, стратегов и лохагов, проливая слезы.

После этого эллины, согласно обету, приготовились к жертвоприношению. Они получили достаточно быков для заклания Зевсу за спасение, и Гераклу за счастливое путеводительство, и другим богам, согласно обету. Они также справили гимнический агон на той горе, на которой расположились,

Поскольку Хирисоф не возвращался и налицо не было достаточного количества кораблей, да и продовольствие больше неоткуда было доставать, эллины решили итти дальше пешим порядком. На корабли погрузили больных, тех, кому было свыше 40 лет, детей, женщин и все вещи, без которых можно было обойтись. Посадили на корабли и старших стратегов Филесия и Софенета и велели им заботиться о плывущих. Остальные пошли пешком, так как дорога была исправлена.

"Затем я знаком и с пафлагонскими равнинами и с пафлагонской конницей, которую сами варвары считают лучшей во всей коннице царя. Совсем недавно они даже не явились на зов царя, так как их вождь слишком для этого горд.

После возлияния и пения пэана первыми выступили фракийцы и стали плясать с оружием в руках под звуки флейт, причем они высоко и легко подпрыгивали и махали при этом кинжалами. В конце концов, один из них поразил другого и всем показалось, что тот убит: он упал с большим искусством. Пафлагонцы подняли крик. (6) Победитель снял оружие с побежденного и удалился, распевая "ситалку",(232) а другие фракийцы вынесли павшего замертво; на самом же деле он нисколько не пострадал.

После перехода он объезжал фалангу и говорил: "Солдаты, помните, в скольких сражениях наступая на неприятеля, вы с помощью богов одержали победу и какова участь бегущих от врагов, и не забывайте, что мы находимся у порога Эллады. (24) Итак, следуйте за Вождем Гераклом и ободряйте друг друга поименно. Сейчас каждый из вас может словом или делом выказать свое мужество и доблесть и тем самым оставить по себе память среди людей, мнением которых он дорожит".

После этого Фарнабаз, боясь, чтобы войско не предприняло похода в его страну, направил посла к наварху Анаксибию, который находился тогда в Византии, и просил его переправить войско из Азии, обещая, со своей стороны, сделать все для этого необходимое.

Некий Эписфен из Олинфа […] увидел вооруженного щитом мальчика, почти юношу, которому грозила смерть, прибежал к Ксенофонту и стал умолять его оказать мальчику помощь. (8) Ксенофонт пошел к Севфу, попросил не убивать мальчика. […]. (9) Севф спросил Эписфена: "Может быть, Эписфен, ты согласен умереть вместо него?". Тот подставил свою шею и сказал: "Руби, если мальчик согласен и будет мне благодарен. (10) Севф спросил мальчика, не убить ли этого человека вместо него? Мальчик воспротивился этому и умолял оставить обоих в живых. […]. (11) Севф рассмеялся и дал свое согласие.

Терри Пратчетт, "Ноги из глины"

Ким Харрисон, "Мертвая ведьма пошла погулять"
Дальше серию читать не буду. В неадеквате все - герои, события... И не думаю, что дело в плохом переводе.

Эсхил, "Орестея"
Вот он лежит,
Супруг мой, Агамемнон, убиенный мной.
Рук женских дело! Я ль не рукодельница?


"Орестея. Агамемнон"
Почивших упокоил непробудный сон.
Им отдых мил; охоты нет из гроба встать.
570 Не горестен удел отшедших: благо им!
Гнев рока скорбью новой не постигнет их.
Сказать прости всем бедствиям — завидный дар!

Но взыщет пеню божий суд за эту кровь.
Отца отмститель, матереубийца — сын,
Придет воздатель и мою вспомянет кровь.
Скиталец по чужбинам, он придет домой
Замкнуть звеном последним роковую цепь.
Простертый навзничь труп отца всегда пред ним.

О, смертных участь жалкая! Их счастие —
Как тень. Страданье? Как чертеж с доски
Смывает губка, — так сотрутся все дела.
1330 Грустней, чем дар вещуньи, это веденье!

Вот он лежит,
Супруг мой, Агамемнон, убиенный мной.
Рук женских дело! Я ль не рукодельница?

Я убила его — и зарою его.
Причитаний и воя не нужно в дому.

"Орестея. Плакальщицы"
Предводительница хора
Гляжу я с сокрушеньем на двойной сей рок.
Ряд длинный преступлений повершил Орест,
И цепь замкнул бестрепетно. Одна мольба:
Да не угаснет свет его, — и дом спасен.

Орест
Не бред, не морок — это палачи мои:
Угадываю свору мстящей матери.

"Орестея. Эвмениды"
Не мать дитяти, от нее рожденного,
Родительница: нет, она кормилица
660 Воспринятого семени. Посеявший
Прямой родитель. Мать же, словно дар, в залог
От друга-гостя взятый на хранение, —
Зачатое взлелеет, коль не сгубит бог. - античная биология

@темы: книги

---

Timothy Zahn, "Chaos Rising"
Вот, наканецта, книжка по ЗВ, которая на художественный текст похожа. И приятно про всякие тактические ухищрения почитать, а не про то позорное финальное сражение в Восходе Скайуокера. Тут, конечно, тоже фирменная ЗВ ебанца присутствует, но не до той абсурдной степени, когда уж за ней сюжет и персонажи пропадают, как в девятке.
Очень понравилась история Ксиллы, прямо такой олдскульной фантастикой повеяло. И маленькие замечания про чисскую историю по тексту интересно было ловить.
Трусливое лизоблюдство Килори что-то такое знакомое напомнило, моя прелесть. Интересно, его ждёт судьба Горлума - нечаянно поспособствовать падению его господина?
Поразило отношение чиссов к скай-уокерам. Конечно, если цена космоса для них - их дети, то ну что поделать. Но в том разбирательстве, которое Трауну устроили по поводу того, что он невесть куда скай-уокера и её опекуншу потащил, ни слова не было произнесено про то, что с детьми так обращаться нельзя, как со своими агентами, взрослыми солдатами может быть. Общественное отношение к ним - как к очень ценному ресурсу, будто уже давным давно чисское общество всё это отрефлексировало.
Во всех книжках упорно педалируется идея, что Траун в политике ничего не соображает, такая вот у него слепая зона. Раньше-то я полагала, что у него как у Шерлока Холмса, незнание по выбору, но тут вот затирается идея, что это такая оборотная сторона его военного гения - втф? Рассуждения в поддержку этого странные приведены... Хз, останусь при своём.
Укрепилась в решимости ознакомится с прочими книжками про Трауна из РВ! Хотелось бы ещё побольше про РВшную войну с вонгами почитать - по впечатлению нынешние канонные сюжеты по эпичности тогдашним вчистую проигрывают. Но посмотрела я на длиннющий список книг, и сразу расхотелось.

So he was a line leader? Impressive, but only mildly so. “Name?”
“Kivu’raw’nuru.”
Kivu. Not a family Thurfian was familiar with. - Киву'рау'нуру, Вураун

Kivu was about as obscure a family as the Chiss Ascendancy had ever spawned.

... all that the Ascendancy was, and all that it meant: order and steadfastness, security and power, light and culture and glory. It was an island of calm amid the twisted hyperspace lanes and the ever-changing pathways that slowed travel and stunted trade for all those who lived out there.

The Chaos hadn’t always been that way, or so the legends went. Once, at the dawn of space travel, it had been no more difficult to move between any of the stars than it was now to travel in the Ascendancy. But then, millennia ago, a series of chained supernova explosions throughout the region had sent huge masses tumbling at high speeds between the stars, some of them demolishing asteroids or whole worlds, others sparking more supernovas with their near-lightspeed impacts. The movement of all those masses, coupled with regions of heavy electromagnetic flux, resulted in the constantly changing hyperlanes that made any voyage longer than a couple of star systems difficult and dangerous. - происхождение Хаоса, очень любопытно.

He’d expected Thrawn to volunteer, of course. If there was one thing the man enjoyed, it was chasing down enigmas and working through puzzles. Add in his unique ability to see connections others couldn’t—and the fact that a large percentage of the Aristocra would be happy to have him out of their sight for a while—and he was the perfect person for the job.

Certainly the Defense Hierarchy Council’s annoyance at Thrawn’s actions had been the official reason for him being removed as the Springhawk’s commander. Not just his unauthorized action against the pirates, but also the subsequent death of Syndic Mitth’ras’safis and the loss of valuable alien technology. - эхехе, Сверхдальний перелёт - канон?( Буду верить, что не в точности как в той книжке написано, хотя староканонный рассказик Mist Encounter почти дословно в первую новоканонную книжку про Трауна вошёл, из чего можно извлечь позицию автора...

“Where’s Senior Captain Thrawn?”
“He went aboard with a survey team.” Samakro shook his head. “Damnedest thing.”
“The ship?”
“The captain,” Samakro said. “How did he know it would be here?” - айайай, про своего капитана так выражаться

“What do you mean, from their clothing and body positions?”
Thrawn shook his head. “I wish I could explain it, Senior Captain,” he said. “I can see it. I can understand it. But I can’t really put it into words. - довольно странное описание от Трауна его способностей

Wutroow—she’d certainly had her share of trust-me moments with Thrawn—but she also knew there was a point at which he simply couldn’t put his analysis into words.

He pointed down a hallway. “The history of the Ascendancy is in these rooms, some of the pieces dating back to Chiss participation in the wars between the Galactic Republic and the Sith Empire.” - немного истории

“Some are from species we still have contact with, but the majority are from aliens we encountered during the Sith Wars, before the retreat back to our own borders. - немного истории х2

“Many of the aliens out here know about us, or at least have a general idea where we are,” Thrawn said. “Though our reputation often precedes any actual knowledge. You’ll note the Paccosh didn’t seem to recognize that we were Chiss.

As usual, the Great Presence was miserly with Its wisdom and insights, making for a somewhat slower trip than Qilori would have liked. Fortunately, the space in this part of the Chaos was relatively smooth, with only a few of the anomalies that made navigators like the Pathfinders necessary for long-range interstellar travel.

Qilori had never expected the Chiss named Thrawn to ever blacken his sky again. He’d certainly hoped he wouldn’t.

“I’m sorry,” Qilori said, staring at Yiv’s feet, not daring to raise his eyes to that jovial, implacable face. He was going to die today, he knew with a dark sense of his fragile mortality. The Great Presence awaited him.
Would he be absorbed and lost forever? Or would he be deemed worthy to ride the hyperspace ridges, guiding future Pathfinders through the Chaos? - немного навигаторских мифов

“Are you saying the regime is involved?” Thrawn asked coolly, turning those glowing red eyes onto Qilori. - "those glowing red eyes", ахЪ

“I’m hardly likely to forget it, either,” Thrawn said quietly.
Quietly, but Ar’alani could hear the hidden embarrassment and ache in his voice. “I trust you aren’t here just to scrub at old wounds,” she put in, hoping to draw some of Zistalmu’s attack in her direction.

The hatch slid open and Thrawn stepped onto the bridge. “My apologies, Admiral,” he said as he crossed to Ar’alani and Ilparg. “Apologies, Ambassador. My studies took longer than expected.”
“What studies were those, Senior Captain?” Ilparg asked suspiciously.
“Tactical data,” Ar’alani put in.
“Tactical data?” Ilparg repeated scornfully. “Is that what the Expansionary Fleet calls art these days?” -

“Again, you have no proof.”
Thrawn’s eyes flicked to Ziara. “Then let me obtain it,” he offered. “Let me go to the regime as a merchant or diplomat and find a way into their archives.

He waited in silence until Thrawn had left the room. “Your assessment, Senior Captain?” he asked, nodding toward the closed door.
“He’s brilliant, sir,” Ziara said. “Excellent strategist and tactician.”
“And his political shrewdness?”
“Poor to nonexistent.”
“Agreed,” Ba’kif said. “He’s going to need a steady hand, both to guide him and to prevent him from continually grabbing the wrong end of the fire stick.”

“It’s always worth taking precautions when facing uncertainties,” Thrawn said. “I knew we’d need to steal a ship, so I planned accordingly. Don’t worry, we’ll get through this.”

“So; another day and a half. I don’t suppose you brought a pack of cards.”
“Actually, I did,” Thrawn said. - готов ко всему

“Intent and motivations are irrelevant,” Thrawn said. “Judgment can focus only on actions.”

“I had an older sister,” Thrawn said, his voice almost too soft for her to hear. “She was five when she disappeared. My parents would never tell me where she went.”

But now there was something new in his eyes. A distant, well-hidden, but lingering pain. “How old were you?” she asked.
“Three,” Thrawn said. “For a long time I assumed she’d died, and that I would never see her again. It wasn’t until I reached bridge officer rank that I was finally told about the sky-walkers, and realized what must have happened to her.” He gave her a small smile, tinged with the same distant sadness. “And I’ll still never see her again.”

Thrawn smiled. “If I haven’t mentioned it recently, Ziara, you have a knack for seeking out and exploiting your opponents’ weaknesses. Very well. Shall we once again charge headlong into danger?”
“We shall,” Ziara said. “Besides, we’ve just survived an encounter with a malicious gas giant planet. Really, how bad could my family be?”

“What’s happened to our capital, Ziara?”
“The same thing that happened to the whole planet,” Ziara said quietly. “I’m sorry—I shouldn’t have done that to you. But you’re not supposed to know.”
“To know what? That the people of Csilla are gone?”
“Oh, they’re not gone,” she said. “Well, yes, most of them are, but the big exodus happened over a thousand years ago. What they taught you in school about how changes in the sun’s output and the slow freezing of the surface forced the population of Csilla underground is mostly true. What the histories leave out is that the numbers that were moved below were a far cry from the four billion who’d been living here at the time.”
...
“Where did they go?”
“Other planets,” Ziara said. “Mostly Rentor, Avidich, and Sarvchi. The Syndicure and fleet headquarters were kept here, along with a lot of the cargo and merchant facilities. Some of the families moved their homesteads to worlds where they already had strong presences, but most didn’t want to leave Csilla entirely.”
“They also moved underground?”
“Right,” Ziara said. “My family’s new homestead—well, new as of a thousand years ago—is in a huge cavern about two kilometers below the surface. Still on our same land, of course. The Irizi are a bit obsessive about territory and history.”
“So how many people actually live on Csilla?”
“Sixty or seventy million,” Ziara said. “Though all the official records put the number at eight billion.” She waved at the city around them. “All the rest of this is just for show.”
...
“So a few continue to live aboveground to create the illusion,” Thrawn murmured. “Light and heat are also maintained. Tube cars continue to travel across the remaining cities, pretending to be the traffic of a thriving population.” He looked at Ziara. “I presume that on the far side our tube will descend into one of the tunnels?”
She nodded. “There are a few hundred people in Csaplar at any given time. They’re rotated out frequently so they don’t have to put up with the conditions up here for very long. The rest of the city—the real city—is spread out in caverns, mostly concentrated around the Syndicure complex. More illusion for our diplomatic visitors.”

“But the viewports aren’t just because we like looking at the stars. There are lots of ways that sensors and electronics can be damaged or distracted or confused. The bridge officers need to be able to actually see what’s going on out there. There are also a couple of triangulation observation areas where other warriors can help aim and focus our attacks.” - визуальное ориентирование в обстановке - в космосе?! Не представляю.

“It’s no more than you deserve,” Zistalmu said. That had caught his attention, all right. A merit adoptive brought in via military service automatically lost the relationship when that service ended. A Trial-born not only kept the connection but if deemed worthy could advance to the status of ranking distant, where his bloodline would thereafter be incorporated into the family’s. “And of course, coming in at that status means you wouldn’t ever need to go through the Trials themselves. Your exemplary service has apparently been deemed an adequate substitute.” - справочка по чисскому обществу!

“The Ascendancy is your family,” Ja’fosk continued. “The Ascendancy is your home. The Ascendancy is your future.
“The Ascendancy is your life.”

“At any rate, I’ve already spoken to Caregiver Thalias and Sky-walker Che’ri, and both have indicated willingness to go with me.”
“You spoke of confidential matters to unauthorized personnel?” Ba’kif asked, hearing his tone go ominous.
“Sky-walkers and their caregivers know many things even senior officers sometimes don’t,” Thrawn said. “That said, no, I offered no restricted information. I merely posed the question of whether they would accompany me on a long-distance journey of unspecified destination and purpose.”

“You’re not only putting yourself at risk, but also risking the lives of the two women, one of them an immensely valuable sky-walker. If the whole thing goes crash-dive, are you prepared to have their deaths on your conscience?”
“I’m aware of the danger,” Thrawn said. “I would never want the weight of such memories and regrets. But I’m more prepared to see their deaths through my action than I am to put the entire Ascendancy at the same risk through my inaction.”

“They run their warships with machines?”
“Some of them, yes,” Thrawn said. “Indeed, if the reports are true, one side of the massive war taking place in Lesser Space is largely being waged by such droids.”
Che’ri thought about that. “Seems kind of stupid,” she said. “What if someone gets into the controls and turns them off? Or gets into the factory and changes all the programming?”
“Or if their intended programming leaves errors and blind spots that can be exploited,” Thrawn said. “The desire to minimize warrior deaths is futile if the war is then lost. - Траун про использование дроидов в войне

I cannot help but feel that he holds the key to the Ascendancy’s future, whether that future be triumph or ultimate destruction.” - эхЪ, если бы! Как бы мне хотелось эпика в ЗВ! Так ведь не покажут ничего...

Thrawn moved close to Ar’alani’s side. “Is there a problem?” he asked quietly.
“A problem?” She shook her head. “No. It’s just…I’ve never seen aliens as people before. Not like Chiss are people. I’ve always thought of them as something lesser, something closer perhaps to highly intelligent animals. Some friendly, some harmless, some dangerous.” She eyed him. “I suppose you’ve always seen them for what they are?”
“You mean as people?” Thrawn shook his head. “Not really. I see the people, certainly. But their personhood is seldom at the top of my thoughts.”
“Then how do you see them?”
His eyes swept the crowd, and Ar’alani thought she could see a hint of both thoughtfulness and sadness in his face. “As possible allies. Possible enemies.
“Assets.” - дадада, я прямо помню как мило Траун со всеми своими assets в Сверхдальнем перелёте общался

“You misunderstand them, General,” Thrawn said. “That will prove your undoing.

“Because you don’t understand politics,” Ar’alani said. “Politics, vying for position, feuds, grudges, ledger balancing—they’re all things you’ve never gotten a solid grip on.”
“But why not?” Thrawn asked. “I don’t disagree; but it’s all strategy and tactics. Just a different form of warfare. Why can’t I read it?”
“Because the techniques of warfare are relatively straightforward,” Ar’alani said. “You identify the objective, you gather allies and resources, you devise a strategy, and you defeat the enemy. But in politics, allies and goals are constantly shifting. Unless you can anticipate those changes, you can’t prepare for them.”
...
“Alliances can shift in warfare, too.”
“But it takes time to move ships and armies around and reconfigure battle lines,” Ar’alani said. “You have that time to adapt to the new landscape. In politics, it’s all done with words and bits of writing. Half an hour of conversation—less than that if there are bribes involved—and everything has changed.”
“I see.” Thrawn took a long breath. “Then I need to study this form of combat. Study it, and master it.”
“That would be helpful,” Ar’alani said.
Only he never would master it, she knew. Just as some were tone-deaf to music, Thrawn was tone-deaf to the nuances and intricate self-serving dances that made up the world of politics.
She could only hope that he and his overseers would be astute enough to keep him in the military arena. There, and only there, would he be of genuine and lasting value to the Ascendancy. - вот это странное рассуждение Аралани о неспособности Трауна к политике. И оно кажется ошибочным? Если принять его верным, все успешные политики должны были бы быть и успешными военными, даже и получше Трауна.

...conclusion—it would put Aristocra Zistalmu even more solidly on Thurfian’s side. Together, they would continue their efforts to derail Thrawn’s career before he did something the Ascendancy might never recover from.
And while they were only two right now, Thurfian had no doubt that more Aristocra would join them in the days and years ahead. If there was one love they all shared, above and beyond all the family politics and squabbling, it was love of the Ascendancy. - они не желают никому зла, он просто любят свою родину.

“And she got all that just from reading history?” Che’ri asked.
“That, and the way she looks at the universe,” Thrawn said with an oddly sad smile. “Where I see non-Chiss as assets, she sees them as people.”

“Her officers follow her with confidence, even eagerness. Mine follow me because they’re good Chiss warriors.”
“So change,” Thalias suggested. “Learn how she does it.”

“Do you assume, then, that there can be only one military mind that sees the Chiss as the prime obstacle to dominion over the Chaos?” the voice came. To Qilori’s relief, there seemed to be more grim amusement than anger in the tone. “No, Qilori of Uandualon. Had we been guiding Yiv’s efforts, instead of merely watching them, he would have been far more successful.”
...
“Yes,” Qilori said. “May I…if I can’t have your name, can you at least tell me what to call you?”
“Jixtus,” the voice said. “You may call me Jixtus. Make good note of that name, Qilori of Uandualon.
“It’s the name of he who will finally and completely destroy the Chiss Ascendancy.” - ну и что это, таки гризки явились? Или их слуги?

@темы: книги, star wars

---

Rae Carson, "The Rise of Skywalker"
Читала в основном для того, чтоб на некоторые вопросы получить ответы, хоть какие-нибудь, хоть официальную позицию. Что-то уяснила (хотя все приведенные пояснения только недоумение вызывают), что-то нет. Что такое диада я так не поняла, первое упоминание выглядит как обрывок текста, будто перед этим что-то о ней говорилось. Отношение и взаимодействие персонажей с этим понятием тоже ничего не проясняют. Хз, что это чёрный ящик.
Вопрос по которому в книге нет пояснений вообще - зачем Рей в конце мечи закопала. Первая мысль - символические похороны, но на это ни намёка, и к тому же это бессмыслица - непонятен выбор места, и ещё, допускаю, что о Люке больше некому скорбеть, но Лея-то! Не понимаю, к чему такое просирание ресурсов, мне кажется, Рей-мусорщица пошла бы на такое только по очень хорошей причине. Возможно, ей сила подсказала так сделать, для чего-нибудь в будущем? Но на это тоже не намекают...
Мне не понравилось, как персонажам отказывают в собственном пути, что для Кайло, что для Рей (другие персонажи - совсем статисты, ну кроме некоторых на злодейской стороне, хехехе). Для Кайло первое, самое яркое, ещё с первых фильмов - игнорирование его выбранного имени. Всё прочее - про промытие мозгов, описанное задним путём (с младенчества? Непредставимо. Тогда собственно "хорошей" личности там нету), про странный редемпшен. У Рей меньше: моментик, как ей отказали в световом посохе. Выбор вместо него меча не выглядит её решением. И что любопытно, тоже имеется момент с чужим именем, но думаю, поскольку показали в самом конце и как что-то типа хорошее, выглядит менее неприятно, чем у Кайлухи.
Очень горькой и пустой судьба старых персонажей видится ещё с седьмого эпизода, и этот последний сделал ещё хуже - оттенил, как те потеряли не только победу, но и детей (история с дочерью Лэндо - нахуяяя). Да и победы-то не было: Палыч - вот он. И теперь новое поколение на новый поворот сансары заходит. Скатертью дорожка, как говорится.
Финальная битва выглядит ещё хуже, чем в кино. А лучшим моментом в книге, самым проникновенным, я бы назвала сцену пыток Чубакки Кайло Реном, мда.
Местами на художественную книжку не похоже, а будто минимальная обработка текста сценария, или типа как пьеса.
Печально это всё.


REY,
the last hope of the Jedi, trains
for battle against the diabolical
FIRST ORDER.
"diabolical"

“Why did you stop training with Luke?” Her words came out too harsh, almost like a challenge.
Leia took it in stride. “Another life called to me.”
Eyes still closed, Rey asked, “How did you know?”
“A feeling. Visions. Of serving the galaxy in different ways.”

Rey could be a great leader someday, and she would be, if Leia had anything to do with it. The girl had darkness inside her, just like Ben. But Leia would not make the same mistakes she had with her son. She would not give in to fear—neither of the darkness rising within her pupil nor of her own questionable qualifications as a teacher. Most important, she would never send Rey away.

Leia was no Jedi Master, but she had learned from the best. And not just from Luke; over the years she’d occasionally heard the voice of Obi-Wan Kenobi through the Force, and even more rarely, that of Yoda. Some days it had felt as though she’d learned from the Force itself. She was first and foremost a politician and a general, but she had accepted her Jedi legacy and embraced it as best she could.

And maybe that’s exactly what Rey needed: training in the Force not from a formal Master, but rather someone grounded in the everyday minutiae of life and survival. Obi-Wan had failed to keep Vader from the dark side. Luke had failed the same way with Ben. She could not fail Rey.

There it was. Her greatest fear. That these people she’d come to care for so much would be disappointed in her. Maybe even hurt by her. She’d been alone for so long…she couldn’t bear the thought of losing any of them.
“But no one here understands…except Kylo Ren. If the son of Han and Leia can be turned, can’t any of us?”

Ren was a blunt instrument, a mindless dog, whose current obsession was putting all the First Order’s plans behind schedule. - Хакс про Рена думает, ага. Как это соотносится с тем, что тот - Верховный лидер нынче - я хз.

So it was almost against his will that he found himself mesmerized as Ren met a barbarian’s charge head-on, cloak flowing, mist swirling around him. The glow of his lightsaber occasionally snagged on his cheek scar, making it appear as though a crack of glowing lava slashed his face. It was like something out of a dream, or maybe a nightmare, as the Supreme Leader plunged his fiery crossguard into his attacker’s abdomen, lifted him from the ground, and sent him toppling onto his back. - Хакс опять про Рена думает...

Kylo Ren showed mercy to nothing and no one, but he had a grudging appreciation for things that struggled to survive.

Kylo was growing impatient. He glared in silence.
“Fine,” the creature said, as though disappointed that Kylo would not indulge him in ceremony.

Kylo knew that voice. He’d heard it his whole life. As a young man it had been like the wisp of a dream, one he couldn’t quite grasp. Then the Emperor’s transmission had flooded the galaxy, and Kylo had begun to dread that Palpatine had somehow survived, that his had been the whispering voice that had comforted, guided, tormented him for so many years. - спешите видеть, описание многолетнего промывания мозга из первых рук. Палыч-радио, я не могу.

Emperor Palpatine lived, after a fashion, and Kylo could feel in his very bones that this clone body sheltered the Emperor’s actual spirit. It was an imperfect vessel, though, unable to contain his immense power. It couldn’t last much longer.

Kylo’s heart was racing. So much power. A starfield of Destroyers. The largest fleet the galaxy had ever known. The rumors were all true. Exegol was a world populated by the Sith Eternal, true believers in the dark side of the Force, devoting their lives to this.

In fact, someday, once she had mastered this lightsaber-building business, she might design one that felt more like a quarterstaff in her hand. Familiar and hefty. Two business ends. Maybe with a hinge in the middle for portability.

He dumped the shards—all painstakingly scavenged from the wreckage of the Supremacy—onto the stone table.
He took it, admired it. The mask was a thing of jagged beauty. Shaped just as before, but now full of red fractures like crimson lightning.
Broken and re-formed. Like the Knights. Like his grandfather.
The Knights of Ren raised their weapons in honor as Kylo placed the mask over his head. It was heavier than ever. It reeked of molten metal. It was perfect. - зачем, а главное, нахуя?.. Ну, впрочем, этот вопрос ко всем остальным поворотам сюжета тоже могу отнести.

To Hux, he added, “I sense unease about my appearance, General Hux.”
Hux blinked. “About the mask? No, sir. Well done.”
“I like it,” General Parnadee agreed.

Pryde was one of the few officers who never seemed afraid of Kylo Ren, which didn’t sit well. Kylo would have gotten rid of him if he weren’t so competent. Also, it fed General Hux’s insecurity to keep the vastly smarter, wiser, and higher-ranking general around. Petty of Kylo, perhaps, but keeping his officers at odds kept them from uniting against him. - Кайлуха-интриган

Kylo stared his officers down. Hux was visibly shaken. Good.

But the ambition that cut into his being was the thought of reigning side by side with her.
They were connected. They had defeated Snoke. Together they would be invincible.

Sometimes the gaping void of what she didn’t know overwhelmed her.

“If this fleet launches,” Beaumont said, “freedom dies in the galaxy.”

Luke had told her that the Master-Padawan bond was strong. But he hadn’t warned her that she might come to see her apprentice as the daughter she’d never had.

Over and over again, she’d watched him encounter setbacks, only to rise more powerful than before. He was smart, determined, and aggravatingly prepared. Always two steps ahead of everyone else. - Лея про Палпатина

Hux hated the fact that he couldn’t see their faces behind their masks. Maybe they had something to hide. They were probably hideous, scarred beyond recognition. It was cold comfort.

Ren had no soft spots for anyone—except maybe the scavenger—so there had to be something else about Pryde. Something that kept him immune. Safe. Unafraid. Hux currently had resources devoted to finding out exactly what that was. - Хакса жалко, чем дальше, тем больше.

Hux distrusted masks on principle, but he was glad for Ren’s because it spared him the indignant assault of the Supreme Leader’s hair. A good leader led by example, and Ren’s hair was the furthest thing from regulation. A small detail, to be sure, but details mattered, and this one represented everything Hux hated about Ren. He was the exception to everything. Outside the rules. Disordered.

When Hux finally took his rightful place as Supreme Leader, the first thing he’d do was make Ren cut off his hair. - ой всё

It was fine that they all thought him a useless imbecile, he assured himself. Advantageous, even. In a way, Hux had his own mask.

She imagined that moment as clearly as she could, Han’s hand on Kylo’s cheek, gazing at his son with love even as his dying body slumped over the chaotic red lightsaber that had skewered him.
Rey wrapped her mind around the image. Threw it at Kylo.
He flinched.

“First Order went after us—the leaders from the old wars. They took our kids.” His gaze grew distant. “My girl wasn’t even old enough to walk. Far as I know, she’s a stormtrooper now.” - Лэндо

“They turned our kids into our enemies,” Lando said in a defeated voice. “My girl. Han and Leia’s son, Ben. To kill the spirit of the Rebellion for good.”

Finn gaped at Poe, and Rey shared his astonishment. The pilot had somehow overridden the ident locks in the space of mere moments. They’d have to get Poe to teach them that one.

She locked eyes with Finn. Her friend’s face was stricken. “Rey!” he said. “I never told you—” He dropped, the sand reaching his shoulders.
“What?” she cried.
Finn slid down to his chin. “Rey!”
No! “Finn!”
Finn disappeared beneath the surface.

He thought of protesting, of asking how Rey could possibly know which equally unremarkable direction was the right one. But Poe had learned that when Rey said things that way, her face determined, her voice unwavering, a fellow ought to just follow.

Leia had observed that her formative years on Jakku had taught her to look for tactile solutions to impossible problems. Leia thought that could be why it took so long for the Force to awaken inside her, and why it might take even longer to shake that kind of conditioning.

“So what was it?” she asked Finn, mostly to keep her mind off C-3PO’s words.
“What?” Finn said.
“What were you going to tell me?”
“When?”
“When you were sinking in the sand, you said, ‘I never told you…’ ”
Finn avoided her gaze. “I’ll tell you later,” he mumbled.
“When you’re not ‘with Poe’?” Poe said.
“Yeah!” said Finn, with a mock glare.
“Great,” said Poe. “We’re gonna die in a sand burrow, and we’re all keeping secrets…”

“I’ll tell you,” Finn said, “when you tell us how you know how to do all that shifty stuff!”

Whenever she fought, or leapt through the jungles of Ajan Kloss, or even mind-tricked a stormtrooper into releasing her shackles, she channeled the Force, using it for her own advantage in some way. But this would call for a different technique, something she’d learned from the Jedi texts when she was mending Luke’s kyber crystal. This time, she would give. - лечению Рей по книгам научилась, тренировалась на кристалле... Кайло повезло, что она перед ним хоть что-то живое вылечила.

Go, Finn, she thought, pushing a little harder with the Force.

Finn’s head was fuzzy. Maybe it was the heat. Maybe it was the fact that Rey had told him to go, and he’d just left her in the desert without question. Something about that didn’t make sense.

Kylo Ren sensed her before he saw her. As he flew his TIE whisper along the flat desert, she was a bright presence in his mind, practically glowing with determination and ferocity. Something odd pulled at his chest. It was the same feeling he’d had when he’d faced his father for the last time, when he’d made the decision to kill Han Solo. You had to kill the past, yes, but you had to kill the light, too, to fully claim the darkness.
He finally understood. Han Solo was his past. But Rey was his light.
That’s why Kylo was still in agony. That’s why he couldn’t shake the memory of his father’s hand against his cheek, of those eyes full of love and understanding. Kylo hadn’t yet destroyed his light.
Maybe the Emperor was right. She needed to die. That, or he needed to kill the light in her. - о, этот мыслительный процесс Кайло...

She should be mindless with fear. She should be cowering. She should have turned to the dark when he gave her the chance. How could she resist? How dared she?
Rage turned his vision red. He didn’t care about the Emperor. He didn’t care about the Star Destroyer fleet. He just wanted his pain to end. - мыслительный процесс х2

She was terrified, yes, but she was also strangely calm. Luke had told her that fear leads to the dark side. But it turned out that terror and calm could coexist. Maybe this is what Leia had been trying to teach her.

The strangest thing happened. In yearning to help her, in reaching for her, he sensed something. A danger. A presence. “It’s Ren,” he whispered.
Probably just a bad feeling…right?

Rey turned off her lightsaber. She hoped he was dead. No, she didn’t. She hoped…she didn’t know what she hoped. - мыслительный процесс Рей.

Snoke had always encouraged him to pursue his impulses. They were a shortcut to the dark side—and unimaginable power. But his impulse to kill Rey had almost ruined everything he’d been planning.
Kylo didn’t know how to reconcile that. The path to the dark side lay in succumbing to one’s desires. But his deepest desire, the thing he wanted most, would require planning and patience.

The Emperor had figured out how to embrace a plan so long suffering and painstakingly careful it boggled the mind—and he did it without being tempted by the light even a little. - все Палычем восхищаются!

She had beaten him again, and yet he was filled with triumph.
He’d been right to push her.
She had just demonstrated unbelievable, mind-blowing power. Dark power. Sith power.
The scavenger was almost ready to turn. And when she did, they would both kill their light, embrace their darkness. Then the Star Destroyer fleet—and the Sith throne—would be theirs.

They both still trusted her, even Finn, who knew her darkest secret.
She couldn’t bring herself to speak as she reached out and took Finn’s hand. In turn, Finn looked to Poe and extended his own hand. Poe shrugged once and then took it.
...
Poe was the first to let go.

Zorii touched the side of her mask. Her visor shield retracted, finally revealing depthless wide-spaced green eyes that seemed almost yellow in the lamp light. Poe swallowed hard. Her eyes had always affected him strangely.
“Wanna come with me?” she said, sounding suddenly vulnerable.

Nausea rolled around in the pit of Kylo’s stomach when he finally walked away from Interrogation Six. He’d gotten what he needed. Surely the sense of triumph would follow soon.

She had vague memories of Unkar Plutt raising her for a few years in a halfhearted, ham-fisted way, before booting her out into the desert to fend for herself as a little girl. - про детство Рей

Hux needed to insert himself before his peers brought any more good news. He asked, “Shall we destroy the city, Supreme—”
Ren stuck a long finger in Hux’s face, effectively shushing him. “Set a course for Kijimi,” he said. “I want her taken alive.”
His words dismissed them all, and Kylo Ren hurried off alone. Hux stood with his hands clasped behind his back and watched him go, wondering how he always managed to say the wrong thing. - пальчиком заткнул...

Since then, it had become clear that the First Order controlled so many lines of communication, had so many jammers operating at strategic locations throughout the galaxy, that they couldn’t be sure their call for help had even been heard.

Poe leaned over and whispered in Finn’s ear: “Does she do that to us?”
Of course not. She’d never—no, wait…she definitely would. To protect them. To keep one of them from following her into the desert and getting run down by Kylo Ren’s TIE fighter.

He growled and moaned excitedly, almost too fast for Finn to follow with his rudimentary understanding of Shyriiwook—he only caught the words for “surprised” and “danger” and “much gladness.”
“Of course we came for you!” Poe said.
Chewie rattled off a question.
“Rey’s here,” Finn said.

Rey entered a bright, white space with soaring ceilings and clean perfection. Kylo Ren’s private quarters.
She stepped slowly, carefully, still drawn to the dagger. The room was beautiful and light-filled, but devoid of warmth.

A vision filled her mind again, and Rey was helpless against it: Black-eyed Ochi of Bestoon raising his horrible dagger.
Rey’s mother pleading with the assassin. “She isn’t on Jakku! She’s gone—No!”
Ochi thrusting the dagger into her father’s gut. Her mother’s cry of anguish becoming sudden silence. - эээ... "Только не ищите на Джакку" !??

Rank insignias in the First Order were subtle, but Finn knew them all. This man had extra shoulder pleats and a double rank band on his left forearm. He could be none other than Allegiant General Pryde, outranked only by the Supreme Leader himself.

Hux stood over the stormtroopers’ dead bodies, his blaster tip smoking after close-range fire on the highest setting.
“I’m the spy,” Hux announced.
“What?” Poe said.
“You?” said Finn.
“We don’t have much time,” Hux said.
Finn, Poe, and Chewie all gaped at him.
“I knew it!” Poe said, sticking a finger in Hux’s face.
“You did not,” Finn said, rolling his eyes, which he knew was petty, but who cared? They were alive. - о эта сцена...

“I could kill you,” Finn said, testing the thought, letting it roll around inside him. He did not enjoy killing. He hadn’t even enjoyed watching Phasma fall into the flaming wreckage of the Supremacy.
Maybe he could make an exception for Hux.
“You need me,” Hux said.
True. But Finn could still make it hurt.
He shot Hux in the leg, doing as much external skin damage as possible. Hux grunted, and sweat broke out on his suddenly red face.
“Why are you helping us?” Finn asked. Hux hated the Resistance. Hated them all. Finn was certain of it.
“I don’t care if you win,” Hux spat out through his pain. “I need Kylo Ren to lose.”

Kylo pressed forward mercilessly, backing her closer and closer to the void. “My mother was the daughter of Vader. Your father was the son of the Emperor. What Palpatine doesn’t know is that we are a dyad in the Force, Rey. Two that are one.”
Her heart stopped. The dyad.
His words rang with truth, deep in her very soul. They shattered her, emptied her of everything. - первое упоминание диады

Leia, came her brother’s maddening voice. It’s time.
I can’t, she told him. There’s too much to do.
She felt his understanding, his love, maybe even a touch of amusement. There is only one thing left, he said. And then you can rest.

They’d lost four stormtroopers, one cargo pilot, and two maintenance workers when the Falcon’s engine wash had flooded the hanger, pushing them into the high atmosphere of Kijimi. Kylo considered it a small price to pay to encounter Rey again, to provoke her into a rage, to say the word dyad and watch the truth of it wash over her lovely face.

He hardly paid attention. He kept seeing her face, the way her lips had parted with surprise, the way her body had canted toward him. If the Millennium Falcon hadn’t appeared, she might have come to him, taken his hand. - влажные мечты Кайлухи

The darkness growing inside her; it all made sense now.
She was a Palpatine. Born of pure evil.

“He killed my mother, and my father,” she whispered.
Finn paused what he was doing to stare at her.
“I’m going to find Palpatine. And destroy him.” She lifted the probe and tested Finn’s newly wired junction. She could feel his eyes on her as he considered her words.
“Rey,” he said. “That doesn’t sound like you.”
Oh, but it did. Maybe she was revenge made flesh. Maybe she had been all along. She was a Palpatine, after all.

She felt groundless, adrift. This must be why they identified children so young in the days of the old Jedi Order. They needed a foundation, knowledge, care, because the only way to survive their awakening into power was to be surrounded by those who had done it all before.

“The Jedi apprentice still lives,” the Emperor said. Kylo was in a corridor of the Steadfast, but he was speaking with Emperor Palpatine—whose power was even more vast than Kylo had realized. Only Rey had been powerful enough to communicate over long distances like this—or maybe it was their strange connection that was powerful. Not even Snoke had been able to do it. - таки мозги Кайло промывали Палыч и Сноук отдельно? Да ещё и так, что Кайло их не различал, что ли? Ну и засрано у него там, надо полагать.

Zorii tapped her helmet to trigger the sensor array. A holographic overlay appeared, and she focused tight on the butcher—his long cloak, his wicked helmet. The holograph zeroed in, circled around, and beeped slightly, identifying him as Ushar, one of the Knights of Ren. - дополненная реальность + интернет + данные о рыцарях Рен открытые.

Pryde turned to the unit leader. “Get me the Supreme Leader.” Then he grabbed the stormtrooper’s rifle, pointed it at Hux, and shot him point-blank in the chest.
Hux was not dead before he hit the ground. His mouth opened and closed soundlessly as flashes of pain lit up every fiber of his being.
“Tell him we found our spy,” he heard Pryde say.
His last thought was of the scavenger. He hated that girl. She had ruined everything. Yet over and over again, she had faced Ren and survived. It gave him one bright shining spark of hope against the oncoming dark: Ren might still lose.
Then that spark, too, was consumed by darkness, and Hux knew no more. - Рей - надежда всей галактики!

“What a dreadful situation,” C-3PO was saying, as he and Poe ran a diagnostic on the forward shields. “Is every day like this for you people? Madness!”
“Did we ever find his volume control?” Poe said.

“Yes, Artoo,” Maz said. “She knows what she has to do. To reach her son now will take all she has left.”

This had been the Emperor’s throne room. Luke had fought Darth Vader here, and the energy—or maybe memory—of that battle still lingered. She closed her eyes and sensed terror, pain, regret, and…a determination to save someone who was deeply loved.

Rey gasped, stumbling backward. It was her. Her face, her form. Cold and dark, wearing a Sith cloak, whole at last.
Horrified, she watched as the dark mirror Rey swung her blades apart, forming a long, fiery quarterstaff. It was the very saber she’d tentatively begun designing in her mind.

Kylo advanced, pushing with his own Force energy. Her temples began to throb with pain, but she stood her ground.
He sent the thought directly into her mind: I know you.
No one does, she shot back.
But I do.
She screamed and launched herself at him again.

I never gave up hope for him, she said.
Tell him, said Luke.
With his words came a rush of knowledge, and a vision-memory of Luke sitting cross-legged atop a cliff of Ahch-To, shaking with effort as he projected himself onto the battlefield at Crait.
The effort to reach Ben would take everything she had left.
She couldn’t do it. It would be her ultimate failure, to leave behind everyone she loved, everything she’d worked for. Leia had to stay. She had to continue fanning the tiny flame of hope, or the Resistance would die.

She sighed with a heavy realization. She’d had it backward. Letting go wasn’t giving up. It was the ultimate act of hope—hope for her protégés Rey and Poe, faith in the lessons she’d taught them. The last thing they would learn from her was how to go on without her, thus finally embracing their own destinies as leaders.

If Vader could become Anakin again, Kylo Ren could become Ben. Her son was tempted by the light; she could sense it. But even if he never turned back the way Anakin had, she still loved him, and her legacy was secure. She was Leia Skywalker Organa Solo. As she caressed Han’s medal, she fully embraced all those inheritances. And she would pass them all to the next generation. Her Skywalker legacy would go to Rey, Organa to Poe, and she would try one last time to pass her Solo legacy to her son.
So that’s how it would be. A final act of hope, and then she would rest.

With all the life and love and hope and forgiveness in her being, she called out: “Ben!”
Her last thought washed through the galaxy like a wave. She was vaguely aware of Han’s medal clattering to the floor, a whir of sadness from R2-D2, and finally a surge of welcome from Luke, who was not alone…

Leia’s last thoughts had been of her, and Poe, and the Resistance—but mostly Ben. Leia still loved him. She had forgiven him. She had called him to the light.

She’d had a chance to kill him before, and she hadn’t. With him broken before her, vulnerable, she found she was even less eager to watch him die.
What would Leia do?
Rey reached out, put a hand on his chest.
His eyes flew open. He stared at her in confusion, and maybe…longing?
The air filled with a resonant hum. Rey drew on everything around her—so much life in that violent ocean!—but mostly she drew on herself. She gave.

He was alert, now. Whole. Brimming with life and energy.
But he said nothing.
Between breaths, she tried to explain. “You were right. I did want to take your hand. Ben’s hand.”

She dropped into the pilot’s seat. It took a moment to orient herself to the strange controls, but they soon made sense to her, as flight controls always did. - вот она, сила мэрисьюшества!

She didn’t know where she was going. She just knew she had to get away. Rey felt like she was being ripped apart, by the truth of who she was, by grief.
Rey let instinct guide her as she punched the coordinates into the navicomputer. She broke atmosphere and entered hyperspace.

Why had Rey healed him? Why would she do such a thing?
Why had his mother loved him right up until her last moment? Snoke had lied about that. Snoke had lied about all of it. All those voices in his head, torturing him throughout the years, they had promised him that a moment like this could never happen. They don’t care about you. Just their precious New Republic. And later, Just their precious Resistance.
All lies.
His mother had sacrificed herself to reach him. Then Rey had healed him, at great cost to herself. In spite of everything he’d done. - мыслительный процесс при редемпшене

He had failed to kill the light within himself because it had been all around him all along. In Rey. His mother. Even…his father.
“Hey, kid,” came a voice.
...
Kylo blinked. This couldn’t be real. “Your son is dead,” he said.
His father smiled. “No,” he said, striding toward him. Their noses were centimeters apart when he added, “Kylo Ren is dead. My son is alive.”

“Dad…?” he said, suddenly small. Vulnerable. Right.
Han Solo smiled. “I know.”
Ben turned, and launched the lightsaber into the air. It sailed in a high arc, far above the wreakage, and disappeared into a haze of ocean spray.
When he turned back, the memory of his father was gone, and Ben Solo was alone in the middle of the sea. - зачем меч выбросил?.. А хз.

This was the moment he’d been waiting for. “Let it burn. The Final Order begins. She will come. Her friends will follow.”
As his master grinned—a slow, centipede crawl across his mouth—Allegiant General Pryde shivered in near-ecstasy. “Yes, my lord.”

The ships were temporarily vulnerable, unable to raise shields in the planet’s hellish climate, but there was no choice. Much of the final building, inspection, testing, and maintenance must occur in atmosphere. - стройка и обслуживание межзвёздных кораблей в атмосфере

Captain Sabrond had never been outside the Unknown Regions. She’d been raised on Exegol, belowground. It had taken years of hard work and dedication to get this premium assignment, captain of the Derriphan, the designated advance destroyer. She’d killed three people, sabotaged two others, and barely slept in twenty years, just so she could be among the first to fly out into their new galaxy.

She glanced around. The bridge was filled with Final Order officers, many raised on Exegol like her, others from various planets in the Unknown Regions. Several were children of the Empire, following in their parents’ footsteps. Many of the crimson-clad stormtroopers had been conscripted by the First Order as children—and then carefully culled and “disappeared” by spies based on their potential. Everyone on this bridge had worked toward one goal: the return of the Sith. - если в ситхкий флот отбирали лучших из ПП, и эти лучшие такими дебилушками показали себя в финальной битве, возникает вопрос - как оставшиеся в ПП смогли назавоёвывать всё завоёванное?

“Listen,” she said. “It’s on every frequency.”
The console crackled and popped, and a voice began speaking in a language Poe didn’t recognize.
But Beaumont’s eyes flew open. “The Resistance is dead,” he translated. “The Sith flame will burn. All worlds, surrender or die. The Final Order begins.” - трансляция на всю галактику на ситхском языке, который полтора землекопа знают

No one quite understood his single-minded devotion to Rey, except maybe Leia. Even Rose—though she accepted it—thought it was a bit strange. But it wasn’t strange at all. Rey was Finn’s friend, yes, but she was also important. He sensed it. It was that same undeniable feeling he’d told Jannah about. If anything happened to Rey, the Resistance didn’t stand a chance.

Had Leia ever been tempted by the dark side? In all the stories she’d heard, in reading Luke’s journals, studying with Leia, she had never once heard of anyone even trying to turn her, the way Vader and the Emperor had tried to turn Luke. The way Kylo had tried to turn her. Maybe, of all of them, Leia had been unturnable.
Finn would be like that, she realized with a jolt, if he could touch the Force. He was special that way.

“You think it’s an accident we found each other?” Luke continued. “Two orphans from the desert…The Force brought you to me and Leia for a reason.

“A thousand generations live in you now,” Luke said. “But this is your fight.” He glanced down at the lightsaber in her hand. “You’ll take both lightsabers to Exegol.”

“They can’t activate their shields until they leave atmosphere,” Rose explained.
“Which isn’t easy on Exegol,” Poe added. “Ships that size need help taking off; nav can’t tell which way’s up out there.”
Tyce asked, “So how do the ships take off?”
“They use a signal from a navigation tower.

“Once the tower’s down, their fleet is stuck in atmo. For just minutes. No shields, no way out. And Rose has an idea about that,” Poe said. “Rose?”
“My team’s been analyzing the Sith Star Destroyers,” Rose said. “In order to kill a planet with those cannons, they need an enormous power source.”
“They’re drawing on the main reactors!” Vanik said.
Rose nodded. “We think hitting a cannon might take down the whole ship.”

“We need to do some Holdo maneuvers,” he said. “Do some real damage.”
Before Poe could answer that they couldn’t afford to sacrifice anyone, Finn jumped in with “C’mon that move was one in a million. Fighters and freighters can take out their cannons if there are enough of us.”

“That’s where Lando and Chewie come in. They’re going to take the Falcon to the Core systems. Send out a call for help to anybody listening.” Under Leia’s direction, Poe had been laying the groundwork for months. Allies were out there. And if anyone could smooth-talk them into helping now, it was Lando Calrissian, friend to General Leia, hero of the Rebellion.

He couldn’t rally their allies individually in the short time they had. So Beaumont and Connix had plotted a course that would take them past First Order jammers, where they could transmit a call for help at strategic coordinates. A few key figures, like the former Mon Calamari ambassador, would be contacted directly and given the special Calrissian touch, but mostly their goal was to jump, transmit, jump, transmit, over and over again until time ran out.

Poe wasn’t sure who moved first but all of a sudden they were hugging like the brothers they were.
They stepped apart, and Poe became keenly aware that one of them was missing.

Admiral Griss approached. “Entering the Unknown Regions, sir.” A simple announcement. It used to be Hux’s job to inform Pryde of such things, except Hux wouldn’t have been able to resist adding something ingratiating. Would you like me to prepare your personal shuttle? Shall I have a ground team waiting? May I fetch you a hot beverage? Pryde smiled unkindly. He’d been so glad for an excuse to kill the sniveling rat.

Rey stepped toward the dais. The rumble grew louder.
The corridor broke open into an an amphitheater as big as a hollowed-out mountain, brimming with robed figures. There were thousands of them, faceless in the dark distance, but pulsing with zealotry. Religious disciples, awaiting the return of the Sith.

“My grandchild has come home!” he added triumphantly.
He radiated evil, but her feet twitched toward him. She could not look away. There was something oddly compelling about him.
“I never wanted you dead,” he said. “I wanted you here, Empress Palpatine.”
This was nothing she wanted, she reminded herself, even as her feet threatened to step forward.

Your hatred. Your anger. You want to kill me. That is what I want. Kill me and my spirit will pass into you. As all the Sith live in me. You will be Empress. We will be one.”

Pryde muttered under his breath, considering. The short-range defense cannons wouldn’t be enough against this swarm of flies.

Exegol’s atmosphere made fleet-wide transmissions tricky. It also messed with their sensors, which meant they’d need visual confirmation to eliminate the Resistance threat.

It took a few seconds. Exegol’s atmosphere made fleet-wide transmissions tricky. It also messed with their sensors, which meant they’d need visual confirmation to eliminate the Resistance threat. And that meant scrambling fighters.

“Stay at their altitude!” he yelled into his headset. “They can’t fire on us without hitting each other.”

“General,” said his comm officer. “They’re targeting the navigation tower. So the fleet can’t deploy.”
Admiral Griss gasped. “We need to get those Destroyers out of there.”
Fortunately, Pryde always had a backup plan.
“Switch over the source of the signal,” he ordered. “To this ship.” His modifications were going to come in handy even sooner than he’d hoped. “We’ll guide the fleet out ourselves.”

“Now. Raise your saber and strike me down.”
Rey frowned. Luke had warned her about this. “All you want is for me to hate. But I won’t. Not even you.”
“Weak! Like your parents.”
She shook her head. “My parents were strong. They saved me from you.”
As if reading her thoughts about Luke, the Emperor said, “I’ve made this very proposal before. But on that unfortunate day Luke Skywalker had his father to save him. You do not.”

The thought swelled in her head, until she was giddy with it. Empress. Would that be so bad? Maybe taking on this mantle would be worth it. To bring peace. To save her friends. The whole galaxy would have no choice but to be saved.

It had taken Ben Solo too long to climb through the ruins of the Death Star in search of a hangar bay, even longer to find an old scout-class TIE and coax it into flying for him. He’d then followed Rey’s transmitted tracking markers toward Exegol, but the scout’s barely functioning navicomputers had taken a wrong turn, and he’d found himself grinding through unknown rough space. It had taken all his concentration to correct his course and get back on track.

“Navigation beacon’s shut down,” a technician yelled. “Repeat, navigation beacon down. Final Order fleet, hold position. No deployment! Resetting all systems!”

The Knights of Ren had never been his. They had belonged to the Emperor all along.

They surrounded him slowly, like predators stalking their prey. He could take two or three at a time, but these were his very own. He’d trained with them. They could even touch the Force in a small way. He didn’t stand a chance against all of them at once, not armed with just a blaster.
Maybe it had been premature to throw his lightsaber into the sea. - здравомыслие просыпается, ну надо же!

Maybe it was their shared blood that enabled her to see his thoughts, but somehow she could, and Rey saw it then, how he’d done it, what he was about to do again:

But Sidious, sensing the flickering light in his apprentice, had been ready for years. So the falling, dying Emperor called on all the dark power of the Force to thrust his consciousness far, far away, to a secret place he had been preparing. His body was dead, an empty vessel, long before it found the bottom of the shaft, and his mind jolted to new awareness in a new body—a painful one, a temporary one.
It was too soon. The secret place had not completed its preparations. The transfer was imperfect, and the cloned body wasn’t enough.

The heretics of the Sith Eternal toiled, splicing genes, bolstering tissue, creating unnatural abominations in the hope that one of these strandcasts would succeed and become a worthy receptacle.

One genetic strandcast lived. Thrived, even. A not-quite-identical clone. His “son.” But he was a useless, powerless failure.

The boy’s only worth would lay in continuing the bloodline through more natural methods.
And it was through that eventual union, unexpected as it was, that Rey was born. The perfect vessel. Strong enough to contain all the power of the Sith. His granddaughter…

—and reached for the connection she shared with Ben. Showed him.
He acknowledged her, and Rey’s lips parted in surprise. It felt different now. The connection was…right. Good. Like coming home.
Ben was similarly stunned, and together, they wasted a precious moment reveling in this new sharing. This is how it should have been all along. A true dyad. - было неправильно, стало правильно. Спасибо за пояснения про диаду.

Their bond—refined in the fire of mutual searching, shared grief, rage and hate, but also of compassion and empathy—was the one thing he had not foreseen.

They stood facing each other for the space of one breath, two…together at last. Ben was different. Relaxed. Unguarded. How had Rey not noticed before that he had the long face and posture of his father, the warm brown eyes of his mother?

He’d tried to create a dyad with Anakin, as his master had tried to create one with him. The Rule of Two, a Master always in desperate search of a yet more powerful apprentice, was a pale imitation, an unworthy but necessary successor to the older, purer doctrine of the Dyad. - продолжение пояснения... Более чистое, ага.

“Just…go shoot stuff! Uh, I mean, hit those underbelly cannons with all you’ve got. Every one we knock out is a world saved.”

For this, Pryde had no backup plan.
“Where did they get all these fighter craft?” Allegiant General Pryde demanded. “They have no navy.”
Admiral Griss was gaping. The light had gone out of his eyes. “It’s not a navy, sir,” the admiral said, and his voice shook a little. “It’s just…people.”

The tide was turning. Poe’s patchwork navy pummeled the defenseless fleet. One Destroyer listed sideways, smoke rising from its hull. It collided with another, and both dropped to the surface, helpless in Exegol’s gravity. Another dropped after a pair of proton torpedoes hit it in the gut. Soon Destroyers were falling away all over the place.

Her true power would always come from oneness.
“Be with me. Be with me.”
The battle above disappeared. Instead, Rey saw a perfect sky, vast with stars. Peaceful. Light-filled. It was like she was staring through a window to somewhere else, a place between places.

The lightning began to feed back on the Emperor. It ravaged his face, and he tossed back his head in agony, and in denial of what was happening. Rey pursued mercilessly, one foot in front of the other, absorbing power from the Force. Finally, she was ready. She gathered her strength, her faith in the Jedi past, her love of her friends, and she thrust it all at the Emperor.
He staggered backward, his own power reflected against him. It devoured him completely, ripping away his newly healed fingers, searing away the skin of his face, his very bones, until he disintegrated.
And like collapsing stardust, what remained of him coalesced into a single point, which then exploded with a massive shock wave that threw Rey to the ground. The Sith throne shattered. The ceiling bouldered down around her, crushing thousands of disciples in the amphitheater.

“There are attacks on Destroyers in all occupied systems,” said another bridge officer. “Overwhelming numbers of small craft!”

As he held her, he sensed something. The tiniest spark. And he realized: The Force hadn’t taken her yet.

Ben didn’t have much strength left, and he was about to do something he’d never done before. Fortunately, Rey had shown him how to give.
Ben poured everything into her. He found reservoirs he didn’t know he had. He gave her his whole self. - посмотрел - и повторил!

They stared at each other a moment. He waited for her to understand what had just happened. It would be okay if she left him behind now. Got on with her life without a backward glance at him. It’s what she should do.
Instead she smiled, and she whispered, “Ben!”
She was glad to see him. Glad to be with him in this moment. It was the greatest gift she could have given him.
His heart was full as Rey reached for his face, let her fingers linger against his cheek. And then, wonder of wonders, she leaned forward and kissed him. A kiss of gratitude, acknowledgement of their connection, celebration that they’d found each other at last.
But then she drew back, concern on her face. She could feel him growing cold. - сцена поцелуя

He had given Rey back to the galaxy. It wouldn’t atone for the darkness he’d wrought, but it was what he could do.
Ben Solo had no regrets as he collapsed to the ground. The Force reached for him in welcome. His final awareness was of Rey, clasping his hand with her own.

He had sacrificed everything for her.
She did not mourn Kylo Ren. She would never mourn Kylo Ren. But she dearly would have loved the chance to get to know Ben Solo. It felt like half of her was missing, and she supposed it was. The girl who had felt alone for all those years on Jakku had been part of a dyad the whole time. And just when she’d discovered that precious connection, that incredible oneness, it was ripped away.

A voice came to her through the Force, clear and strong. I will always be with you, Ben said.
She smiled. Let the truth of it wash over her. “No one’s ever really gone,” she whispered.

Finn didn’t think the moment could get any better, but then a transmission beeped on the comms console. Chewie jabbered with excitement.
“People are rising up all over the galaxy, Poe,” Finn informed him. “We did it!”

Poe began to smile. “We’re not just one small group,” he said, understanding. “The Resistance is a million people, a thousand places.”
“General Leia united a whole galaxy. This time, it’s for real.” Poe’s grin became huge, and Finn wrapped his friend in a hug. - а то! Уж в этот раз-то точно всё получилось

Of all his oldest, best friends, only Chewie was left.
He was happy for everyone though. This new galaxy—the New New Republic?—was for the next generation to deal with. - на колу мочало, начинай сначала!

Thousands, maybe millions of kids had been taken by the First Order—like his own little girl. And some of them, a very few, were special. The ones like Finn and Jannah, who had somehow managed to shake their First Order conditioning and make right choices.
Lando and the Lady Luck would help these special kids. Find their families, if that’s what they wanted. Help them discover their place in the new galaxy.

Their gazes caught.
It was all Rey could do not to burst into tears. Her friends. Her family. They had all made it.
Suddenly, they were wrapped in a three-way hug. Rey felt the wetness of Finn’s tears against her own cheeks, and Poe squeezed so tight it was hard to breathe.
“Rey,” Finn whispered. “I’ve been meaning to tell you—”
“I know,” she said, thinking of the way his presence had become so bright in her mind.
“We all know,” Poe said.
A warmth flowed through them, a connection separate from the Force and in its own way just as powerful. Rey didn’t care to put a name to it. She only wanted to live in the moment and let it flow over her like water in the desert.

Her lightsaber glowed white-gold, and she gazed at it a long moment. It was single-bladed, with an outer casing and emitter salvaged from her quarterstaff. The final result felt like the exact inverse of the lightsaber held by the dark Rey of her vision, and she loved it.

Leia and Luke stood on the edge of the homestead, glowing blue, smiling at her. Rey missed them both so much.
Luke gave her a gentle nod, It’s yours, Rey.
She turned back to the trader woman. Standing tall, she said, “Rey Skywalker.”

@темы: книги, star wars

---

Andrzej Sapkowski, "El último deseo"
Дочитала на карантине. И сериальчик посмотрела - специально ждала, как дочитаю, а в нём, оказывается, и следующая книга захвачена частично. Но бросать к концу был уже не вариант. Сомневалась, читать ли дальше - мне не очень понравилось Последнее желание, и имею смутно-брезгливые воспоминания о паре (а может и одной) книге из середины цикла. В 3его Ведьмака тоже играла, и вот там всё супер, и Герка - такой дед местами. А вот в сериальчике он молодым ещё кажется, шебутным. И, пожалуй, мне игра сюжетом, квестами, монстрами, персонажами больше понравилась.
Читать следующую книгу в конце концов начала, тоже на испанском, поскольку ничего интересного фантастичного от испаноязычных авторов найти не смогла, а маркесов-борхесов читать влом. Конечно, есть ещё вариант читать фички, но их тоже маловато. Тот испанский АУ фичок про Трауна, прибившегося к повстанцам (и не к кому-нибудь, а к Со Геррере), пишется со скоростью глава в год... Печалька.

В сериальчике мне больше всего была интересна линия Йенифер и магов вообще, вернее, больше всего взрывала мозг. В начале пути ей хотелось, я так поняла, могущества и показать всем - ну, как роскомнадзорные настроения попустили. Причём моралью она не особо заморачивалась, даже в большей степени, чем в книжке (тогда я ещё Геральта пожалела, зная что их судьбы свяжутся - он же у нас с принципами). Странно было видеть отсутствие хоть какого неприятия, когда Тиссая девчонок в угрей превратила, и как Йенифер спокойно потом ей улыбалась, сидя над водичкой. А ведь она в процессе обучения пыталась даже подбадривать кого-то там. И тут - никакой реакции. Социопатичненько выглядело, как по мне. Зачем им в башне сила от угрей, я тоже не поняла, для внешнего освещения, что ли? Потому что ничего особо волшебного внутри нету. И возникает вопрос, сколько угрей в подвале у Стрегобора хранится, что у него постоянно такие спецэффекты включены.
Дальше мне как-то неприятно было видеть, как Йенифер проебала охрану той женщины с младенцем. Тем более я помню, как Герка в игре таких тварей, как у ассасина, гнёздами вырезал. А тут - и порталы, и замедление времени, а одну тварюшку вовремя не смогла ушатать. Или хотя б убийцу.
И спич потом странный над трупом этого младенца... Выслушав сказанное, никак не могу взять в толк, откуда у неё потом навязчивая идея про собственного ребёнка появилась? И то, что она Геральту говорила, в серии с драконами, тоже очень странненько. К тому же она вполне осознаёт, что её деформации наследственные. Зачем такое дальше передавать?
Она ещё говорила, что свою именно собственную семью хочет... Но при этом она никаких особо тёплых чувств к родителям не имеет, те, кто её вырастил, с ней плохо обращались, мне непонятно, откуда у неё идея о ценности родной крови. И в серии с осадой крепости, имхо видно, что её семья - эти чародейки, Тиссая даже.
Не покажи они, что Йенифер джинна ловила прицельно чтобы себе матку обратно отрастить, я бы предположила, что ей мозги немного взболтало последнее желание, а так не знаю, что и думать.

В серии с драконами Йенифер так лихо с мечом и кинжалом обращалась - одновременно! Очень странно было потом видеть, как на совете потом Вильгефорцу выговаривали, что тот много фехтованию внимания уделяет.

Ещё недоумение наряды чародеек вызывают - платья да каблуки. Видно же, что им неудобно. Будь Йен попрактичнее одета, глядишь, и не продолбала бы охрану.

По итогу, Йенифер мне только в игре нравится, а тут и в книге она ну очень странная.

А вот Лютик везде прелесть! Я заранее опасалась, что его сделают неприятным - не особо люблю прилипчивых чуваков, но нет - славным получился. Тем печальней было видеть, как Геральт с ним общается. И с книгой очень на контрасте, там они ведь прямо друзяшки-друзяшки.

@темы: книги, f&a

---

Ах ну да, как же я это забыла написать про последнюю траунокнижку!

"Thrawn. Treason", Timothy Zahn
По-прежнему непонятно зачем Траун Илая услал, и как это Илай его послушался, и как вообще это формально было обставлено. Вот что Ронан в аналогичной ситуации подумал вполне ясно. А ещё мне по-прежнем убольше нравится на русском вариант имени Эли, а не запись произношения кириллицей. И кажется вполне допустимым - никогда не забыть мне, как я внезапно поняла, что Alcibiades/Элсибиадис это Алкивиад, а Thucydides/Тусидидис это Фукидид.
Илай - любимчик навигаторов! Очень мило было.
Видела на ао3 пару фичков про Ронана и Чаф'орм'бинтрано. С иллюстрациями даже.

 Privately, given the fondness Thrawn had had for the young man and the master–pupil relationship they’d shared as Thrawn nurtured Vanto’s career, Faro was pretty sure Vanto was dead. She could think of no other reason for him to have left the Chimaera.

Thrawn had told him that the Chiss Ascendancy had vital need of his talents and abilities, and that he’d arranged for Eli to be quietly released from his current duty aboard the Chimaera. Eli had accepted the new assignment and left Imperial space, arriving at the rendezvous point Thrawn had sent him to full of hope and expectation, with the excitement of the unknown tingling through him.

orders—the normal convention was to use core names for everything except in the most formal situations.

Thrawn, Tarkin, Vader, the Emperor—they all deserved one another. Fortunately for the Empire, there were a handful of men like Director Krennic who could stand up to them.

For all he knew, Thrawn might send him back to the Ascendancy still carrying the burden of shame and suspicion.
He didn’t mind for himself. Thrawn had said he might be of use to the Chiss, and Ar’alani seemed satisfied with his work, and for right now that was enough.
It was his parents who had to bear the brunt of the stigma, and his former friends in the fleet who had to see his name forever draped with contempt.
Which made Thrawn’s aloofness toward him so puzzling. Didn’t he realize what Eli had gone through? What he’d given up for him?

“The admiral is otherwise engaged, and time may be critical,” Thrawn said sternly. “I’m therefore asking you.”
“Yes, sir.” A deserter and a traitor to the Empire…and yet here he was, about to tell Chiss secrets to his former Imperial commander. Did that offer a degree of redemption? Or did it simply make him twice a traitor?

There is no Grysk art available. That lack creates limitations, perhaps fatal ones. Perhaps Grysks do not create in that way.
But there is art from their victims. It will have to suffice.

We do not struggle against flesh and blood—the old Clone Wars–era saying whispered through Faro’s mind—but against ideas and fears, against hopelessness and manipulation.

Faro nodded, her arguments about Thrawn’s focus and availability evaporating in the heat of Ar’alani’s stare.

“It’s not my Empire anymore,” Eli said firmly. The idea that he was still loyal to the Empire instead of the Ascendancy was something he needed to push back against anywhere and everywhere it raised its head. It was the same battle, he’d long since realized, that Thrawn had been fighting throughout his life in the Empire.
The awkward question, and one Eli wasn’t yet prepared to answer, was whether either of them had actually made the complete break they both claimed.

Pellaeon was a good officer, but he’d never had quite the degree of personal loyalty that Savit liked in his subordinates.

Savit permitted himself a small smirk. Probably still inside, wrapped up in the latest of the artwork studies that had made him the butt of so many jokes in the navy’s upper ranks. Thrawn’s supporters claimed it helped him learn his enemy’s tactics; his critics figured he just liked pretty pictures.

Ronan gazed at him, marveling in spite of himself.

“This is Captain Gilad Pellaeon, commanding the ISD Harbinger,” a new voice came over the speaker. “I’ve reviewed the data sent by the Chimaera, and have concluded that the evidence is sufficient to justify an official inquiry. Accordingly, I am placing the Harbinger under the authority of Commodore Faro and calling on Grand Admiral Savit to surrender his command.

But this was Admiral Ar’alani. It would be useless to lie to her.

“Vah’nya, Un’hee, and all the other Chiss navigators,” Ar’alani said. “You’re examining their histories, genetics, family flow, and everything else about them we could codify sufficiently to be reduced to numbers. You’re searching for a pattern—which Mitth’raw’nuruodo assured me you are quite good at—with the ultimate goal of anticipating where future navigators may arise and perhaps how to nurture more of them.”

He should have known that Thrawn wouldn’t have sent him to Ar’alani and the Chiss without an exceptionally good reason.

“Someday, Mitth’raw’nuruodo, you’ll overthink and overplan, and it will come crashing down all around you. When that happens, I hope someone is there to lift you back to your feet.”

“Someday, Mitth’raw’nuruodo, you’ll overthink and overplan, and it will come crashing down all around you. When that happens, I hope someone is there to lift you back to your feet.”
“You, perhaps?”
Ar’alani shakes her head. Her expression holds regret, perhaps even pain. “I very much fear I will never see you again. The growing chaos in the Ascendancy warns of coming war. If you don’t return quickly, there may be nothing left for you to return to.”

The face that appeared on the Emperor’s private comm display was a familiar one. Grand Admiral Thrawn.
But was it the face of a senior Imperial officer? Or was it the face of a quiet traitor? The Emperor no longer knew for certain.

“Then I leave you to your duties,” the Emperor said. “And Grand Admiral Mitth’raw’nuruodo?”
“Yes, Your Majesty?”
“When the business on Lothal is finished,” the Emperor said softly, “you will return to Coruscant.
“Where you and I will have a long, long talk.”

Не то что-то с дневниками. Теги у меня криво редактируются, ошибка при создании новой записи вылезает...

@темы: книги, star wars

---

Дааа, забила я на днявку. Что прочитала с последнего поста, уж не упомнить, целиком во всяком случае. Да и пусть его, перечислю что вспомню.

Прослушала я ещё "Историю западной философии" Бертрана Рассела модулем чтения в fbreader Не уверена, считать ли это прочитанной книгой.
Много своего мнения автора в книге про историческое развитие - очень приятно, когда эти мнения и оценки с твоими совпадают.

"Прыжок в солнце", Дэвид Брин
А вот чего я за эту книжку взялась, я очень хорошо помню. Хотелось мне чего-нибудь про космическую войнушку, девятый эпизод с ахуетительной финальной битвой заесть, и привлекло меня пафосное название цикла, "Война за возвышение". Ну и да, конечно, хрен мне, а не война. Во-первых, это детектив, а не военная фантастика, а во-вторых, пекло мне от происходящего в книге всю дорогу. Психологические финтифлюшки у гг пшиком оказались, обманкой, девица у гг несуразно описана, алиены странненькие (ну разве что общаться с людьми самых долбоёбов прислали. Только Фэгин - прелесть, даром что негуманоид), несуразное совершенно развитие общества на Земле... Больше всего меня бесило отсутствие какого-либо объяснения или рассуждений на тему собственно заглавного для цикла процесса - возвышения, когда разумные виды модифицируют другие виды, животных, чтобы те тоже разумными стали и влились, так сказать, в галактическое сообщество. Этим занимаются все расы, судя по всему, но почему? зачем?

Двухметровому чужаку вряд ли было бы уютно в семифутовом помещении.

Чужаки стонали (или щебетали, или щелкали, или скрипели) от отчаяния по поводу того, до какой степени английский (особенно английский!) язык поражен беспорядком и хаосом. - топчик прост

— Вы... вы хотите сказать, что, пока корабль вращался, охлаждение не работало? — На этот раз Джейкоб не выдержал и слегка оперся о ствол Фэгина.

Последнюю фразу Джейкоб не понял. Ох, уж эти архаизмы! На досуге он решил поразмыслить над интересной проблемой, в чем кроется очарование этой женщины: в ее хладнокровии и решительности или же в удивительной старомодности?

Джейкоб чувствовал себя совершенно опустошенным. Возбуждение спало, уступив место подавленности и равнодушию. Возвращение к рациональности происходило за счет потери целостности. Он знал, что вскоре начнет спрашивать себя, не ошибся ли, выложив все сразу в буйном припадке дедуктивной логики.

Человеческая «приспособляемость» обернулась оглушающим эгоизмом. Сотни животных видов, чьи потомки могли бы со временем добиться величия, превратились в пыль под ногами своего старшего брата. Только по счастливой случайности незадолго до Контакта человечество решило заняться сохранением оставшихся в живых животных. А может, поворот в мыслях вовсе и не был случаен? Странно, что экологический припадок, в котором внезапно забилось человечество, почти точно совпал по времени с получением первых достоверных сообщений о Контакте...

Это молодая и импульсивная раса, подающая очень большие надежды. И будет несправедливо, если на нее обрушатся жестокие репрессии только за то, что некоторые из ее представителей оказались замешаны в заговоре с целью освобождения своего вида от стотысячелетнего рабства. - молодая раса и стотысячелетнее рабство...

"Больше жизни, сильнее смерти", Кира Измайлова
Хз чего я это взяла читать. Ровно, но уныловато. Ну а здешняя концепция посмертия - пиздец просто.

"Мессия очищает диск", Генри Лайон Олди
Вот так роман - и с восхищением за приключениями проследить, и поумиляться с героев. Только эволюционное объяснение кармы было ну совсем по-дурацки и не к месту, как и рассуждения попаданца на тему информатики.

А Змееныш мертвой хваткой вцепился в преподобного Баня, удерживая того от вмешательства, и бодисатва из тайной службы рычал и выплевывал соленые ругательства портового сброда, соленые от слез и крови из прокушенной губы, потому что мастерства клейменого мастера сейчас не хватало, чтобы заставить взбесившуюся змею разжать кольца, окаменевшие на нем.

Лань Даосин поддерживал судью Бао; несколько раз Змееныш пытался с другой стороны помочь идти выездному следователю, грузно навалившемуся на щуплого даоса, но Железная Шапка только сверкал очами из-под косматых бровей, и лазутчик жизни отставал. - вот с этого у меня чуть ебальцо от умиления не потрескалось

"Первобытное мышление", Клод Леви-Стросс
Очень любопытно это всё. И рассуждений таких я в книгах редко встречаю, чтоб при чтении прямо ощущалось, как извилины в мозгу в другую сторону заворачиваются.
И вот ещё: термины мне тут встречались, которые я даже после загугливания не поняла.

Эти наблюдения, как нам кажется, не оставляют камня на камне от каких бы то ни было теорий, взывающих к «архетипам» или "коллективному бессознательному"; общими могут быть только формы, но не содержание. Если существует общность содержания, то основание этому следует искать либо в объективных свойствах некоторых естественных или искусственных созданий, либо в диффузии и заимствовании, то есть в обоих случаях — вне духовной сферы.

Подлинная реципрокность происходит от сочленения двух процессов: природного, развивающегося через женщин, производящих мужчин и женщин; и культурного, развиваемого мужчинами в их социальном определении женщин, по мере того как последние рождаются природно.

Во всех обществах наблюдается аналогия между сексуальными отношениями и питанием, но соответственно случаю и уровням мысли то мужчине, то женщине отводится роль едока или пищи. Что же это означает, если не общее требование дифференциального промежутка между терминами и однозначной идентификации каждого из них?

Как итог: птицы и собаки соотносимы с человеческим обществом, либо напоминают о нем собственной социальной жизнью (которую люди мыслят как имитацию своей), либо, не имея собственной социальной жизни, составляют часть нашей.
Как и собаки, скот составляет часть человеческого общества, но, так сказать, асоциально, поскольку располагается на границе последнего.
Наконец, скаковые лошади, как и птицы, образуют ряд, отдельный от человеческой общности, но, подобно скоту, лишены внутренне присущей социабельности.

Итак, если птицы — это люди метафорически, собаки — люди метонимически, то скот — нечеловеческие существа метонимически и беговые лошади — нечеловеческие существа метафорически. Скот смежен с людьми только ввиду недостатка сходства, а скаковые лошади сходны лишь ввиду недостатка смежности. Каждая из таких категорий дает «пустотелый» образ одной из двух других категорий, которые сами находятся в отношении инвертированной симметрии.

С этой точки зрения не будет ошибкой сказать, что определенные способы классифицирования, произвольно изолируемые под ярлыком тотемизма, имеют универсальное употребление: У нас этот «тотемизм» лишь очеловечился. Все происходит как если бы в нашей цивилизации каждый индивид имел свою собственную личность в качестве тотема: она есть означающее его означаемого существа.

Антропоморфизм природы (в чем состоит религия) и физиоморфизм человека (как мы определили бы магию) образуют постоянные составляющие, меняется лишь их дозировка. Как отмечено выше, одна подразумевает другую. Нет религии без магии, как и магии, которая бы не содержала зерно религии. Понятие сверхъестественного существует лишь для человечества, приписывающего себе сверхприродные силы и взамен предоставляющего природе силы своего сверхчеловеческого.

"Огонь и Вода соединились, и из их брака родились земля, скалы, деревья и все остальное. Каракатица боролась с огнем и была побеждена. Большие камни сражались с малыми, и те вышли победителями. Малые камни боролись с травой, и трава одержала победу. Трава боролась с деревьями, была побита, и деревья победили. Деревья сражались с лианами, были побиты, лианы победили. Лианы сгнили, в них размножились черви, и черви превратились в людей" (G. Turner, р. 6–7).

В конце концов, если обычаи соседних народов выражают отношения симметрии, то причину этого не следует искать в каких-то таинственных законах природы или духа. Эта геометрическая законченность также передает, в модусе настоящего, усилия — более либо менее осознанные, но несчетные, — аккумулированные историей и направленные все на одну и ту же цель: достичь порога, несомненно, наиболее полезного для человеческих обществ, где устанавливается подлинное равновесие между их единством и разнообразием. Достичь порога, удерживающего равный баланс между коммуникацией, благоприятной для взаимовысвечивания, и отсутствием коммуникации, также целительным, ибо хрупкие цветы отличия, чтобы существовать, нуждаются в полутени.

"Персы", Эсхил
Трагедь! Зато наши победили

Где находятся Афины, далеко ли этот край?
Хор
Далеко в стране заката, там, где меркнет Солнца бог.

Атосса
Кто же вождь у них и пастырь, кто над войском господин?
Хор
Никому они не служат, не подвластны никому.

Гонец
О Саламин, о имя ненавистное!
Как вспомню я Афины, так вопить готов.

С пехотой вместе моряки
На темногрудых шли судах, 560 На быстрокрылых шли судах,
Навстречу смерти - на судах,
Врагу навстречу, прямо на клинок
Ионийского меча.

Гонец
О Саламин, о имя ненавистное!
Как вспомню я Афины, так вопить готов.

Азия больше не будет
Жить по персидской указке.
Больше не будут народы
Дань приносить самодержцам,
В страхе не будут люди
Падать наземь. Не стало 590 Царской власти сегодня.
Антистрофа 3 Люди язык за зубами
Сразу держать перестанут:
Тот, кто свободен от ига,
Также и в речи свободен.
Остров Аянта, кровью
Залитый, стал могилой
Счастья гордого персов.

Но того, кто сам стремится к яме, бог уж подтолкнет.

"История", Геродот
Фукидид мне понрвился больше, строго по делу у него, а тут многовато посторонних кулсторей. Я-то читала в основном ради греко-персидских войн, да и тут судя по комментариям Геродот пиздел многовато, хз кого обеляя.

 Геродот из Галикарнасса собрал и записал эти сведения,[1] чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния,[2] как эллинов, так и варваров не остались в безвестности, в особенности же то, почему они вели войны друг с другом.

Для возвращения Писистрата они придумали тогда уловку, по-моему, по крайней мере весьма глупую. С давних пор, еще после отделения от варваров, эллины отличались большим по сравнению с варварами благоразумием и свободой от глупых суеверий, и все же тогда эти люди [Мегакл и Писистрат] не постеснялись разыграть с афинянами, которые считались самыми хитроумными из эллинов, вот какую штуку.[41]

Придя таким образом снова к власти, Писистрат по уговору с Мегаклом взял себе в жены его дочь. Но так как у него были уже взрослые дети, а род Алкмеонидов, к которому принадлежал Мегакл, как считали, был поражен проклятием, то Писистрат не желал иметь детей от молодой жены[43] и потому общался с ней неестественным способом. Сначала жена скрывала это обстоятельство, а потом рассказала своей матери (в ответ на ее вопросы или же по собственному почину), а та — своему мужу. Мегакл же пришел в страшное негодование за то, что Писистрат так его обесчестил.

Так рассказывал Крез, а костер между тем загорелся и уже пылал. А Кир, услышав от переводчиков рассказ Креза, переменил свое решение. Царь подумал, что и сам он все-таки только человек, а хочет другого человека, который до сих пор не менее его был обласкан счастьем, живым предать огню. К тому же, опасаясь возмездия и рассудив, что все в человеческой жизни непостоянно, Кир повелел как можно скорее потушить огонь и свести с костра Креза и тех, кто был с ним. Однако попытки потушить костер оказались тщетными.

Деиок первым делом ввел вот какой порядок [дворцового церемониала]: никто не должен иметь непосредственного доступа к царю, но по всем делам сноситься с ним через слуг [вестников], лицезреть же самого царя [не дозволяется] никому. Кроме того, для всех без исключения считалось непристойным смеяться или плевать в присутствии царя. Таким величием Деиок окружил себя, чтобы оградиться от сверстников и друзей юности, происходивших из знатных семейств и не уступавших ему в доблести. Не видя его, они не будут завидовать или посягать на его жизнь, но, как он думал, будут считать его высшим существом.

Персы больше всех склонны к заимствованию чужеземных обычаев. Они носят ведь даже мидийскую одежду, считая ее красивее своей, а на войну надевают египетские доспехи. Персы предаются всевозможным наслаждениям и удовольствиям по мере знакомства с ними. Так, они заимствовали от эллинов любовное общение с мальчиками. У каждого перса много законных жен, а, кроме того, еще больше наложниц.

Город же Вавилон столь огромный, что, по рассказам тамошних людей, горожане, жившие в центре, не знали, что враги уже заняли окраины. В это время они по случаю праздника плясали и веселились до тех пор, пока слишком хорошо не узнали [свое ужасное положение]. Так-то Вавилон был взят тогда в первый раз.

Есть у вавилонян еще и другой весьма разумный обычай. Страдающих каким-нибудь недугом они выносят на рынок (у них ведь нет врачей).[142] Прохожие дают больному советы [о его болезни] (если кто-нибудь из них или сам страдал подобным недугом, или видел его у другого). Затем прохожие советуют больному и объясняют, как сами они исцелились от подобного недуга или видели исцеление других.[143] Молча проходить мимо больного человека у них запрещено: каждый должен спрашивать, в чем его недуг.

Обычай священной храмовой проституции описан у Геродота неправильно. Священной проституцией на службе богини Иштар занимались только девушки — жрицы богини Иштар (принадлежавшие, правда, к знатнейшим семьям Вавилона), а вовсе не все девушки-вавилонянки.

Много было у Кира весьма важных побудительных причин для этого похода. Прежде всего — способ его рождения, так как он мнил себя сверхчеловеком, а затем — счастье, которое сопутствовало ему во всех войнах.

Тела жен знатных людей отдают бальзамировать не сразу после кончины, точно так же как и тела красивых и вообще уважаемых женщин. Их передают бальзамировщикам только через три или четыре дня. Так поступают для того, чтобы бальзамировщики не совокуплялись с ними.

Амасис же, прочтя послание Поликрата, убедился, что ни один человек не может уберечь другого от предреченной ему участи и что Поликрат не кончит добром, так как он преуспевает во всем и даже находит то, что сам забросил. Так вот, Амасис послал на Самос вестника объявить, что разрывает свой союз и дружбу с Поликратом. А поступил так Амасис ради того, чтобы не пришлось ему сокрушаться о Поликрате как о своем друге, когда того постигнет страшное бедствие.

Когда изгнанные Поликратом самосцы прибыли в Спарту, то явились к архонтам и в длинной речи настоятельно просили о помощи. Архонты же дали на этом первом приеме ответ: они забыли начало речи и поэтому не понимают конца ее. После этого, явившись вторично, самосцы ничего не сказали, но принесли с собой только хлебную суму со словами: «Сума просит хлеба». Архонты же отвечали, что самосцы слишком перестарались с сумой. Впрочем, они все же решили помочь самосцам.

На севере же Европы, по-видимому, есть очень много золота. Как его там добывают, я также не могу определенно сказать. Согласно сказанию, его похищают у грифов одноглазые люди — аримаспы. Но я не верю, что от природы вообще существуют одноглазые люди, а в остальном естество у них, как и у прочих людей. Во всяком случае, кажется, что эти окраины ойкумены, окружающие остальные земли, обладают продуктами, которые у нас считаются весьма ценными и редкими.

Итак, области до этих лысых людей нам еще знакомы, о том же, что выше их, никто с точностью сказать не может. Эти страны отделяют высокие, недоступные горы, и никто их еще не переходил. По словам лысых, на горах обитают, хотя я этому не верю, козлоногие люди, а за этими горами — другие люди, которые спят шесть месяцев в году. Этому-то я уж вовсе не верю.

Один евнух этого Сатаспа, как только услышал о казни своего господина, бежал с его огромными сокровищами на Самос. Сокровищами этими завладел один горожанин с Самоса. Имя его я знаю, но стараюсь забыть о нем.

Я слышал, впрочем, от пелопоннесцев и другой рассказ. Анахарсиса отправил в Элладу скифский царь в ученье к эллинам. По возвращении на родину Анахарсис сказал царю, что все эллины, кроме лакедемонян, стараются все узнать и стать мудрыми. Однако только с лакедемонянами можно вести разумную беседу. Рассказ этот, впрочем, — вздорная выдумка самих эллинов;

Так-то дорийцы в четвертый раз вторглись в Аттику. Дважды приходили они врагами и дважды — на защиту афинской демократии. Первый раз — в то время, когда основали Мегары (этот поход будет, пожалуй, правильно отнести ко временам афинского царя Кодра). Второй же и третий раз спартанское войско вышло из Спарты, чтобы изгнать Писистратидов. А четвертое вторжение — теперешнее, когда Клеомен во главе пелопоннесцев вступил в Элевсин. Так-то теперь в четвертый раз дорийцы проникли в Аттическую землю.

Ясно, что равноправие для народа не только в одном отношении, но и вообще — драгоценное достояние. Ведь, пока афиняне были под властью тиранов, они не могли одолеть на войне ни одного из своих соседей. А теперь, освободившись от тирании, они заняли безусловно первенствующее положение. Поэтому, очевидно, под гнетом тиранов афиняне не желали сражаться как рабы, работающие на своего господина; теперь же после освобождения каждый стал стремиться к собственному благополучию.

Амафунтцы же обезглавили тело Онесила за то, что он осаждал их город, голову же привезли в Амафунт и повесили там над городскими воротами. В пустом черепе поселился пчелиный рой и наполнил его медовыми сотами. Об этом амафунтцы вопросили оракул, который повелел снять череп и предать погребению, а Онесилу приносить ежегодные жертвы как герою, что и послужит им ко благу.

Совершенно по-иному, однако, поступили афиняне, которые, тяжко скорбя о взятии Милета, выражали свою печаль по-разному. Так, между прочим, Фриних сочинил драму «Взятие Милета»,[686] и когда он поставил ее на сцене, то все зрители залились слезами. Фриних же был присужден к уплате штрафа в 1000 драхм за то, что напомнил о несчастьях близких людей. Кроме того, афиняне постановили, чтобы никто не смел возобновлять постановку этой драмы.

Так вот, лакедемоняне ждали полнолуния, а Гиппий, сын Писистрата, тем временем вел варваров к Марафону. В минувшую ночь Гиппий видел такой сон. Ему приснилось, будто он спал со своей собственной матерью. Сон этот он истолковал так, что он вернется в Афины, отвоюет себе власть и затем окончит свои дни в старости на родной земле. Так он объяснил свое видение.

Между тем на Гиппия напали чихание и приступ кашля сильнее обычного. А так как у него, как у человека уже старого, большая часть зубов шаталась, то один зуб от сильного кашля даже выпал. Зуб упал на песок, и Гиппию стоило больших усилий его искать, но зуб не находился. Тогда Гиппий со вздохом сказал своим спутникам: «Нет! Это не наша земля, и мы ее не покорим, ту часть ее, принадлежавшую мне по праву, взял теперь мой зуб».

Несмотря на то что спартанцы опоздали к сражению, они все же хотели посмотреть на павших мидян. Они прибыли в Марафон, осмотрели поле битвы и затем, воздав хвалу афинянам за победу, возвратились домой.

Когда Агариста ожидала ребенка, то имела видение, во сне: ей представилось, что она родит льва. Несколько дней спустя она произвела на свет Перикла.[786]

Кто же, в самом деле, дерзнет, о царь, восстать против тебя, если ты ведешь с собою всю мощь Азии и все корабли? Я убежден, что эллины никогда не решатся на такую дерзость. Если же против ожидания я буду обманут и они по своему безрассудству все же ринутся в бой с нами, то узнают, что на войне мы, персы, доблестнее всех.

Увидев, что весь Геллеспонт целиком покрыт кораблями и все побережье и абидосская равнина кишат людьми, Ксеркс возрадовался своему счастью, а затем пролил слезы.

В Афины же и в Спарту Ксеркс не отправил глашатая с требованием земли [и воды], и вот по какой причине. Когда Дарий прежде отправил туда послов, требуя покорности, то афиняне сбросили их в пропасть, а спартанцы — в колодец и велели им оттуда принести [царю] землю и воду.

«Гидарн! Твой совет, кажется, не со всех сторон одинаково хорошо обдуман. Ведь ты даешь его нам, имея опыт лишь в одном; в другом же у тебя его нет. Тебе прекрасно известно, что значит быть рабом, а о том, что такое свобода — сладка ли она или горька, ты ничего не знаешь. Если бы тебе пришлось отведать свободы, то, пожалуй, ты дал бы нам совет сражаться за нее не только копьем, но и секирой».

Действительно ли Ксеркс посылал в Аргос глашатая и спрашивало ли позднее аргосское посольство в Сусах Артоксеркса о дружбе — этого я достоверно утверждать не могу. Я не хочу даже оспаривать правильность утверждений об этом самих аргосцев. Одно только я знаю: если бы все люди однажды вынесли на рынок все свои грешки и пороки, то каждый, разглядев пороки соседа, с радостью, пожалуй, унес бы свои домой. Поэтому-то и поступок аргосцев еще не самый постыдный. Что до меня, то мой долг передавать все, что рассказывают, но, конечно, верить всему я не обязан.

Варвары пустились в погоню за трезенским кораблем под начальством Праксина и тотчас же захватили его. Затем они привели на нос корабля самого красивого воина и закололи его (они считали счастливым предзнаменованием, что первым захваченным ими эллином был такой красавец).

И даже более того, я именно утверждаю, что Леонид заметил, как недовольны союзники и сколь не охотно подвергаются опасности вместе с ним, и поэтому велел им уходить. А сам он считал постыдным отступать. Если, думал Леонид, он там останется, то его ожидает бессмертная слава и счастье Спарты не будет омрачено. Ибо когда спартанцы воспросили бога об этой войне (еще в самом начале ее), то Пифия изрекла им ответ: или Лакедемон будет разрушен варварами, или их царь погибнет.

Так, вероятно, рассуждал Леонид. А так как он желал стяжать славу только одним спартанцам, то, по-моему, вероятнее, что царь сам отпустил союзников, а не они покинули его из-за разногласий, нарушив военную дисциплину.

Из всех этих доблестных лакедемонян и феспийцев самым доблестным все же, говорят, был спартанец Диенек. По рассказам, еще до начала битвы с мидянами он услышал от одного человека из Трахина: если варвары выпустят свои стрелы, то от тучи стрел произойдет затмение солнца. Столь великое множество стрел было у персов! Диенек же, говорят, вовсе не устрашился численности варваров и беззаботно ответил: «Наш приятель из Трахина принес прекрасную весть: если мидяне затемнят солнце, то можно будет сражаться в тени».

Погребены же они на том месте, где они пали. Им и павшим еще до того, как Леонид отпустил союзников, поставлен там камень с надписью, гласящей:
Против трехсот мириад здесь некогда бились
Пелопоннесских мужей сорок лишь сотен всего.
Эта надпись начертана в честь всех павших воинов, а лакедемонянам особая:
Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне,
Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли.

После этого Ксеркс пошел между мертвыми телами [осматривать поле битвы]. [Увидев тело Леонида], он повелел отрубить голову и посадить на кол[966] (царь узнал, что Леонид был царем и полководцем лакедемонян). По многим другим признакам, и в особенности же после такого приказа, мне стало ясно, что никого из своих врагов при жизни царь Ксеркс не ненавидел столь яростно, как Леонида.

С наступлением темноты (лето было в разгаре) разразился страшный ливень на всю ночь и с Пелиона гремели глухие раскаты грома. Мертвые же тела и обломки кораблей [течением] принесло к Афетам и прибило к носам персидских кораблей, и они запутались в лопастях корабельных весел.[976]

Буря и ливень, настигли варваров у евбейских утесов,[977] когда они плыли мимо «Лощин»; гонимые по воле ветра неведомо куда, варварские корабли выбросило на прибрежные скалы. Все это божество совершило, для того чтобы уравнять персидскую мощь с эллинской и чтобы флот персов не был гораздо сильнее эллинского.

фокийцы были единственной народностью в этой части [Эллады], которая не перешла на сторону персов и, думается, не по какой иной причине, а только из ненависти к фессалийцам.

Фемистокл же ответил ему так: «Твой совет превосходен, и ты принес добрую весть. Ведь ты подтвердил мне как очевидец, что все произошло, как я желал. Знай же, что мидяне поступили так по моему внушению. Ведь эллины не желали добровольно сражаться, поэтому я должен был заставить их сделать это против воли.

У эллинов же было немного потерь: они умели плавать, и поэтому люди с разбитых кораблей, уцелевшие в рукопашной схватке, смогли переплыть на Саламин. Напротив, большинство варваров из-за неумения плавать нашло свою гибель в морской пучине.

Саламинская битва была задолго обдумана и подготовлена руководством союзного греческого войска. Совершенно невероятно, как это изображает Геродот, чтобы флот, составленный из множества отдельных контингентов (при фактическом отсутствии единого командования), треть которого готова была бежать без боя, мог одержать блестящую победу (ср.: С. Я. Лурье. Геродот, стр. 73).

Так говорил Фемистокл, чтобы обеспечить себе убежище у персидского царя на случай, если его постигнет какая-нибудь беда в Афинах, что впоследствии и случилось.[1024]

Андрос был первым островом, от которого Фемистокл потребовал денег.[1025] Андросцы, однако, отказались выдать деньги. Фемистокл велел тогда объявить андросцам, что афиняне прибыли с двумя великими божествами — Убеждением и Принуждением, так что андросцам, безусловно, придется заплатить деньги.

Андросцы отвечали на это:
«Действительно, Афины, должно быть, велики и богаты, если с такими благосклонными богами преуспевают в жизни. Что же до них, андросцев, то они, напротив, до крайности бедны землей и к тому же два ни на что не годных божества не покидают их острова, который стал даже их излюбленным местопребыванием. Это именно — Бедность и Беспомощность. С этими-то божествами андросцы не могут уплатить деньги: ведь могущество Афин никогда не превзойдет их немощи».
Так они отвечали и, не заплатив денег, подверглись осаде.

Ведь мощь у царя превышает человеческую, и рука у него загребущая.

Или, быть может, Мардонию захотелось испытать их мужество. Когда же всадники возвратились, Мардоний послал глашатая и приказал ему сказать фокийцам вот что: «Не страшитесь, фокийцы! Вы проявили себя доблестными мужами, а не такими, как я слышал о вас. Теперь же, не щадя своих сил, помогайте нам в этой войне. А за ваши услуги и я, и царь щедро отплатим вам».

Сообщение Геродота о построении обоих войск возникло, быть может, под влиянием подобного описания у Гомера. В то время ни греки, ни персы уже не выстраивали свои боевые силы по племенным контингентам. Греки стояли выстроенные по родам оружия. Внутри каждого рода оружия во всяком случае сражались рядом представители отдельных городов-государств. У персов различные роды оружия делились еще на подразделения, в которые были включены представители всех контингентов.

И вот глубокой ночью, когда в обоих станах воцарилась тишина, тем более что воины, видимо, спали, к афинской страже подскакал на коне Александр, сын Аминты, военачальник и македонский царь, и потребовал встречи с военачальниками, Большая часть стражи осталась на месте, а некоторые побежали к военачальникам сообщить о прибытии какого-то человека на коне из мидийского стана. Человек этот больше ничего не сказал, а только назвал начальников по имени, заявив, что желает говорить с ними.

Они опасались, что если по условию с остальными эллинами оставят Амомфарета на произвол судьбы, то он, покинутый, погибнет вместе со своим отрядом. Поэтому они велели лаконскому войску остановиться и пытались убедить его, что не следует так поступать.
54.
Между тем, пока они уговаривали Амомфарета, который только один оставался на лакедемонском и тегейском крыле, афиняне действовали вот как. Они еще спокойно оставались на том месте, где стояли, зная характер лакедемонян, именно, что те думают одно, а говорят другое.

как раз во время прибытия глашатая Еврианакт и Павсаний пытались уговорить Амомфарета не подвергать опасности себя и своих людей, оставаясь на месте. Однако они никак не могли уговорить его, и дело у них дошло до ссоры. В пылу спора Амомфарет схватил камень обеими руками и бросил его к ногам Павсания. Этим камнем, заявил он, он подает голос за то, чтобы не бежать от чужеземцев (под «чужеземцами» он подразумевал варваров). Павсаний же назвал его «исступленным безумцем», потом, обратившись к афинскому глашатаю, ответил и на заданный тем вопрос: следует передать лишь то, что здесь происходит. Он просил также афинян подойти ближе к ним и при отходе повторять маневры спартанцев.

Амомфарет же думал (по крайней мере вначале), что Павсаний никогда не осмелится оставить их на произвол судьбы, и поэтому упорно не двигался с места. Когда же Павсаний с войском ушел вперед, то Амомфарет решил, что тот действительно его покинул, и приказал своему отряду взять оружие и медленным шагом следовать за остальным войском. А Павсаний, отойдя почти на 100 стадий, стал поджидать отряд Амомфарета, остановившись в местности под названием Аргиопий около ручья Молоента, где стоит святилище элевсинской Деметры. Павсаний остановился там для того, чтобы вернуться и прийти на помощь Амомфарету с его отрядом, если тот не уйдет со своего места.

По одному рассказу, он носил на панцирном поясе прикрепленный медной цепью железный якорь. Якорь этот он всегда выбрасывал, подходя к неприятелю, чтобы нападающие враги не могли его сдвинуть с места в строю. Если же враги бежали, то он брал якорь и так преследовал их. Так гласит одно предание. По другому же рассказу, который расходится с первым, Софан носил знак якоря на своем постоянно вертящемся, всегда подвижном щите, а вовсе не настоящий железный якорь на поясе.

прибыли мантинейцы, когда с врагами все было уже кончено. Когда они узнали, что опоздали к битве, то весьма опечалились и объявили, что заслуживают наказания. Услышав о бегстве персов во главе с Артабазом, мантинейцы вызвались преследовать неприятелей до Фессалии. Однако лакедемоняне не позволили преследовать бегущих. Тогда мантинейцы возвратились назад в свою страну и изгнали своих военачальников. После мантинейцев пришли еще элейцы и так же, как мантинейцы, с огорчением вернулись домой. По возвращении они также изгнали своих военачальников.

он приказал хлебопекам и поварам приготовить такой же обед, как они обычно готовили Мардонию. Те принялись выполнять приказание. Зрелище пышно устланных мягкими коврами золотых и серебряных ложей, золотых и серебряных столов с роскошно приготовленным обедом и всего этого великолепия и роскоши яств привело Павсания в изумление. В шутку он приказал своим слугам приготовить так же и лаконский обед. Разница между обоими обедами оказалась большая, и Павсаний, засмеявшись, велел пригласить эллинских военачальников. Когда те собрались, Павсаний, указывая им на оба обеда, сказал: «Эллины! Я собрал вас, чтобы показать безрассудство этого предводителя мидян, который живет в такой роскоши и все-таки пришел к нам, чтобы отнять наши жалкие крохи».

"Симплициссимус", Г. Я. К. Гриммельсгаузен
А бодрячком! Начало очень напоминало Персиваля. Ну а больше всего мне нравилось читать как гг Егерьком бесоёбил.

Холод и зной, бедность и труд,
Голод терпят, от жажды мрут,
Грабят, насилуют, жгут –
Вот как ландскнехты живут!

За что господин велел меня высечь, а потом запереть, куда ни есть, понеже в тот самый день я уже немало натворил всяких дурачеств. Помощники фурьеров, коим надлежало произвести экзекуцию, не только возымели ко мне сожаление, но и не могли учинить сего по причине лихой вони; а посему уволили меня от порки и заключили под лестницу в гусятник. С того времени неоднократно размышлял я о сем предмете и заключил, что excrementa, кои исходят от испуга и страха, более мерзкий источают запах, нежели когда кто примет проносное лекарство.

Сия ротмистерша, уже не дитятко, хотя еще была молода, так врезалась в мое гладкое лицо и стройный стан, что после долгих подходцев и напрасных околичностей дала мне уразуметь чересчур откровенно, где ей припекло. Я же в ту пору был слишком совестлив и поступал так, словно вовсе того не примечал, показывая всеми своими поступками девицу отменного благонравия. Ротмистр и его конюх страждали тем же недугом; и того ради ротмистр велел жене одеть меня попригляднее, чтобы мое скаредное крестьянское платье не принуждало ее стыдиться. Она исполнила больше, нежели ей было наказано, и вырядила меня, как французскую куклу, что только подлило масла в огонь, так что напоследок все трое так распалились, что господин и конюх ревностно домогались от меня того, в чем я никак их не мог удовольствовать, и даже самой госпоже учтивейшим образом отказывал.

Однако ж из всех трех жалел я более всего бедного простофилю, нашего конюха, ибо госпожа и господин могли взаимно утолить необузданную свою похоть, а сей дурень ничем не располагал.

Частенько приводилось мне ловить блох на моей госпоже, дабы мог я видеть ее белые, как мрамор, груди и осязать ее нежное тело, что мне, понеже и я был из плоти и крови, час от часу становилось все трудней переносить.

Затяну я песенку для солдатских ушей,
У меня по левому плечу ползет тыща вшей,
По правому того боле,
А на спине целое войско вышло в поле!

Напоследок изобрел я такую уловку: обертывал шомпол в лоскуток меха и прилаживал к нему еще красивую мелкую сеточку; и когда я такую удочку для вшей спускал за панцирь, то всякий раз вылавливал их из тихой заводи целыми дюжинами; среди них попадали в плен и весьма жирные знатные персоны, с коими я, впрочем, обращался, как с простолюдинами, и сбрасывал их с коня долой; жаль только, что это мало пособляло.

Сердце же мое пребывало там, где висели окорока и колбасы.

(ибо они почли нас мушкетерами; понеже не сыскать другой такой твари на сем свете, которая больше бы походила на мушкетера, нежели драгун, и когда драгун свалится с лошади, то подымется мушкетер),

А когда я заступил караул (в который, невзирая на темную ночь, пришлось залечь), то лейтенант приполз ко мне на брюхе, словно змея, и сказал: «Часовой, ты что-нибудь приметил?» Я отвечал: «Да, господин лейтенант!» – «Что такое? Что такое?» – зашептал он. Я отвечал: «Я приметил, что господину боязно».

Я нашел также, что и смех – это болезнь, ибо от него умер Филемон [425], да и Демокрит [426] был им заражен до самой смерти.

Я сказал: „А разве господину доктору не ведомо, что у каждого врача три различных лика: первый ангельский, когда на него взирает страждущий, второй божеский, когда он помогает, и третий дьявольский, когда кто выздоровеет и его выпроваживают? Итак, сия честь длится до тех пор, покуда в нутре у больного гуляет ветер, а когда оные ветры выйдут наружу и прекратятся колики, то приходит конец чести и тогда говорят: «Доктор! твое место за дверью!“

Посему считаем мы мир пробирным камнем бога, на коем всемогущий испытывает человеков, так же как богач ставит пробу на золоте и серебре после того, как изведает их качество по густоте штриха или, очистив их на огне, отделяет добрые и знатные сорта золота и серебра и берет их в небесную сокровищницу, худые же и поддельные бросает в вечный огонь, что ваш спаситель и наш создатель довольно изъяснил и возвестил в притче о пшенице и плевелах»

Я же бился, словно бешеный, или как человек, который в отчаянии ищет себе смерти и не может ее обрести. Я валил и крушил всех, кто мне попадался навстречу, не разбирая, татары то или русские.

И до тех пор, покуда я не перехватил стрелу, сие кровопролитие веселило мое сердце, когда же я увидел, что пролилась собственная моя кровь, то веселие переменилось в ярость.

Боранец (у Гриммельсгаузена – «Borometz»). – Описание растения «боранец» («баранец») встречается у многих иностранных писателей, в том числе и действительно побывавших в России:
...В XVI – XVII вв. в существовании его не сомневались даже ботаники, помещавшие его изображения.
...В написанном стихами обширном руководстве по поэзии описывается «боранец в Скифии» – «растение с мясом и кровью, животное, растущее на корню», вырастающее из маленького семени, однако наделенное носом, глазами, ртом, рогами, но не имеющее возможности ходить и т. д.
...сообщалось, что это растение похоже на «ягненка» и обладает очертаниями этого животного, отчего и получило свое название. Стебель этого растения начинается «от пупочка», и во время своего роста оно высушивает или «пожирает» вокруг себя траву, затем покрывается «курчавой шерстью», которую выделывают
...Герберштейн сообщал о сладости «боранца», мякоть которого похожа на мясо раков, и что его охотно пожирают волки. В описаниях «боранца» смешались представления о сладком арбузе и каракуле

«Прощай, мир! Ибо на тебя нельзя ни положиться, ни надеяться; в твоей обители уже исчезло прошлое, уплывает из рук настоящее, а будущее никогда не приходит, наипостояннейшее рушится, наикрепчайшее разлетается в прах и наивеяное приемлет свой конец, так что ты не кто иной, как мертвец среди мертвецов, и за целые века не даруешь нам ни единого часа жизни.

Кому много дано, с того много и спросится, и кто больше возвеличился в тебе, о скаредный презренный мир, тому больше будет отпущено пыток и мучений; ибо того требует божественная справедливость.

«Стой там, куда никто не стреляет, и ты цел будешь».

Формирование личности у Гриммельсгаузена показано не средствами анализа «приватных чувств», как у Гёте, а путем накопления эмпирического знания о мире, в столкновении с ним.

Когда же офицер обещал отпустить его, если он поведает, что у него залегло на сердце, то мужик, наконец, сказал: ему хотелось бы, чтобы «имперские солдаты обратились в молочный суп с это озеро, а шведы в крошево в нем, а потом бы дьявол схлебал их всех».

"Песнь о Роланде"
Коротко и пафосно. Если так подумать, описание сарацинского двора очень похоже на описание карлова. Как у Геродота на мой взгляд было - что перчы, что эллины.
Взял Кордову он штурмом, башни снес,
Баллистами своими стены смел,
Рать оделил добычею большой
— Оружьем, золотом и серебром.
Язычников там нет ни одного:
Кто не убит в бою, тот окрещен.

За нас господь – мы правы, враг не прав.

С коня свалился мертвым сарацин,
Чью душу тут же черти унесли.

«О Дюрандаль булатный, меч мой светлый,
В чью рукоять святыни встарь я вделал:
В ней кровь Василья, зуб Петра нетленный,
Власы Дениса, божья человека,
Обрывок риз Марии-приснодевы.

Карл стал искать Роланда на холме.
Там у травы не зелен – красен цвет:
Алеет кровь французская на ней.
Заплакал Карл – не плакать мочи нет,
Три глыбы он меж двух дерев узрел,
На них увидел Дюрандаля след,
Близ них нашел племянника в траве.

Верь он в Христа, вот был бы славный вождь!

Нубийцев, русов в третий полк он свел.
Боруссов и славян – в четвертый полк.
Сорабы, сербы – пятый полк его.
Берут армян и мавров в полк шестой,
Иерихонских жителей в седьмой.
Из черных негров состоит восьмой.
Из курдов – полк девятый целиком.
В десятом – из Балиды злой народ.

В четвертый – орды диких печенегов,
А в пятый – и аваров и сольтернцев,
В шестой – армян и угличей свирепых.
В седьмом отряде – Самуила племя,
В восьмом с девятым – прусы и словенцы,
В десятом – люд из Оксианской степи,
Проклятый род, что в господа не верит.

@темы: книги

---

"Виннету - вождь апачей", Карл Май

Индейцы! Приключения! А гг - мартисья, да такой, каких свет не видывал: и гризли, впервые увидев, ножичком зарезал, и самого мощного бизона легко и просто добыл, и запросто всех лошадей объезжает, и плавает как бог, и дерётся... Такое сьюшество только у Рей с Джакку и припоминаю Но у неё хотя бы есть "обоснование" - Сила.

Отношения с Виннету - вообще отдельная история Прямо фичок. Была у того ещё сестра, на него очень похожая разумеется... Понятно ведь, к чему дело шло? Но нет! Её убили, так что остались только гг и Виннету вдвоём.

Подытоживая: жил бы автор сегодня, был бы звездой фикбука


С первого взгляда юный индеец произвел на меня глубокое впечатление. Чувствовалось, что это хороший человек и выдающаяся натура. Мы испытующе разглядывали друг друга, и вдруг мне показалось, что в его серьезных темных, бархатных глазах промелькнула симпатия ко мне.

Нет, я боялся не за себя, как-нибудь защищусь, но что будет с Инчу-Чуной и Виннету? В последнее время я очень часто думал о молодом вожде, испытывая странное чувство родства наших душ. Мы почти не знали друг друга, но он становился мне все дороже. И удивительное дело, как потом мне рассказывал Виннету, именно в это время он переживал то же самое и тоже постоянно думал обо мне!

И тут на глаза мне попались великолепные волосы Виннету, завязанные на макушке узлом и гривой ниспадающие на спину. Ухватив левой рукой тонкую прядь этих волос, я отрезал ее и в следующее мгновение опять лежал на земле.
Зачем я это сделал? Да затем, чтобы иметь доказательство, что именно я освободил Виннету.

Прядь волос Виннету я отныне носил с собой во всех моих путешествиях по Западу и сохранил ее до сегодняшнего дня.

— Мы над гробом того, кто вверил тебе мое сердце, заключим союз! Нас покинул благородный бледнолицый, но, уходя, привел к нам другого, такого же благородного. Пусть моя кровь станет твоей, а твоя — моей! Я выпью твоей крови, а ты — моей! Мой отец Инчу-Чуна, великий вождь апачей, даст позволение!
Инчу-Чуна с радостью протянул нам руки:
— Позволяю! Вы станете братьями, будете как один воин, как один муж в двух телах! Я сказал! Хуг!

"История", Фукидид

Первоначально я хотела прочитать Геродота, но скачала почему-то это, уже не помню почему. И хотя эти события - Пелопонесские войны - случились после геродотовской Истории, думаю, что хорошо, что это я прочитала сначала. Здесь я болела за Афины, против Лакедемона, против персов... Закончилось всё плохо - падением Афин, в той же книжке победят наши! Прямо уже предвкушаю)

Впрочем, автор до конца не дописал, дочитывала о событиях на википедии.

Как тут всё будет, я заранее не знала, в таких деталях историю не разумею, а комментарии, да и сам Фукидид нещадно спойлерили. Особенно с походом в Сицилию, когда уж заранее и про судьбу стратегов уведомили, и как всё кончится...

"спойлер"

(Абсолютным провалом.)

Из персоналий особо выделятся Алкивиад, конечно. Ну ушлый товарищ, любитель меж разных сторон конфликта побегать! Ну и добегался в конце концов - об этом я тоже в вики дочитывала. Любопытно, что обо всём этом Фукидид без осуждения пишет, я такого не углядела, во всяком случае. Да и вообще он отстранённо события и людей описывает (ну кроме Клеона). Но я так щитаю, недруга грех не пнуть на века.

Список на прочтение ещё Аристофаном полнился, который в это время свои комедии писал. (И тоже вроде Клеона полоскал)

И в самом деле война эта стала величайшим потрясением для эллинов и части варваров, и, можно сказать, для большей части человечества.

Очевидно, что страна, называемая ныне Элладой1, лишь с недавнего времени приобрела оседлое население; в древности же там происходили передвижения племен, и каждое племя покидало свою землю всякий раз под давлением более многочисленных пришельцев.

Мой труд создан как достояние навеки, а не для минутного успеха у слушателей.

Тогда Фемистокл предложил немедленно отправить его самого послом в Лакедемон, остальных же послов не отпускать вместе с ним, но задержать в Афинах до тех пор, пока воздвигаемая стена не достигнет высоты, достаточной для обороны. Весь город поголовно — мужчины, женщины и дети — должен был строить стены, не щадя при этом ни частных, ни общественных зданий, а просто снося их, если это могло ускорить работы. После этих распоряжений Фемистокл добавил, что о дальнейшем он позаботится сам в Лакедемоне, и уехал1. Прибыв в Лакедемон, он не явился сразу же к властям, но под разными предлогами постоянно откладывал посещение. И всякий раз, когда власти спрашивали, почему он не обращается к ним, Фемистокл отвечал, что ожидает товарищей послов, которые случайно задержались и скоро прибудут.

Разбитые коринфяне начали отступление1. При этом довольно значительный отряд их, преследуемый неприятелем, сбился с пути и попал в усадьбу частного человека — земельный участок, обведенный широким рвом без выхода на другой стороне. Заметив это, афиняне поставили перед входом гоплитов, а вокруг — легковооруженных воинов и перебили всех бывших там камнями. Для коринфян это поражение было большим бедствием. Впрочем, большая часть отряда коринфян благополучно вернулась домой.

Фокийцы старались включить Дельфы в свою территорию; дельфийцы стремились сохранить «независимость» святилища как религиозного центра всей Эллады и возможность влиять на политику всех греческих государств. Под властью дельфийцев дельфийский оракул придерживался спартанской ориентации.

Ведь и тот, кто избегает войны ради утех мира, скорее всего лишится радости покоя, и тот, кто слишком возгордился военными успехами, не сознает, как легко можно просчитаться, поддавшись безрассудной отваге.

Не видим возможности рассматривать подобное поведение иначе как проявление трех величайших пороков, свойственных человеку, — глупости, слабости и нерадения.

Но даже несмотря на это, эфоры все же не поверили доносам каких-то илотов и не решились выступить против Павсания, согласно правилу никогда не спешить и без явных доказательств не предпринимать против спартиата чего-либо непоправимого, пока, как говорят, не предал его эфорам вестник, который должен был вручить Артабазу его последнее послание. Этот вестник, уроженец Аргила2, был прежде любовником Павсания и, по его мнению, самым верным человеком. Когда он сообразил, что никто из прежних вестников не возвращался назад, то вскрыл послание, предварительно подделав печать, чтобы не выдать себя в случае ложного подозрения или, если Павсаний возьмет послание назад, чтобы внести какие-либо изменения. В послании, как он и подозревал, действительно нашел приписку, в которой значилось, что вестника следует умертвить.
По уговору с эфорами доносчик отправился на Тенар как умоляющий о защите и построил там себе хижину, разделенную перегородкой на две части. В заднем помещении он скрыл нескольких эфоров. Когда Павсаний пришел в хижину и спросил аргильца о причине его моления о защите, эфоры могли ясно слышать всю их беседу: как этот человек, упрекая Павсания в том, что было написано о нем в послании, изложил во всех подробностях обстоятельства дела, а именно, что он никогда раньше не подвергал опасности Павсания, оказывая услуги при сношениях с царем, и что теперь в воздаяние за все это его наравне со многими другими вестниками приносят в жертву и хотят умертвить. Затем и Павсаний признал справедливость упреков и просил аргильца больше не гневаться, заверив его, что он безопасно может покинуть святилище, и, наконец, потребовал как можно скорее отправиться в путь, чтобы не затягивать переговоры.
- хладная былина...

открыто его нельзя было похоронить в родной земле, так как он был изгнан за измену. Таков был конец самых знаменитых людей своего времени в Элладе — лакедемонянина Павсания и афинянина Фемистокла.

Поэтому следует не скорбеть о наших жилищах и полях, а подумать о нас самих. Ведь вещи существуют для людей, а не люди для них. Если бы я мог надеяться убедить вас в этом, то предложил бы добровольно покинуть нашу землю и самим опустошить ее, чтобы доказать пелопоннесцам, что из-за разорения земли вы не покоритесь им.

И наконец, если мне надо вспомнить о доблести женщин, которые теперь станут вдовами, то я подведу итог, ограничившись кратким советом. Наивысшей похвалой для вас будет, если вы не потеряете присущей вам женственной природы как супруги и гражданки, и та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин, в порицание или в похвалу.
- ха!

Мы должны знать, что государства, хотя и с менее совершенными, но твердыми законами (но соблюдающие их), могущественнее тех, где законы превосходны, но бессильны. Ведь необразованность при наличии благонамеренности3 полезнее умственности, связанной с вольномыслием4. Действительно, более простые и немудрящие люди, как правило, гораздо лучшие граждане, чем люди более образованные. Ведь те желают казаться умнее законов5.
- из речи Клеона

Своих противников, согласившихся служить на кораблях, они заставили сойти на берег и перебили их всех. Затем, тайно вступив в святилище Геры, они убедили около 50 находившихся там молящих выйти, чтобы предстать перед судом, и осудили всех на смерть. Однако большая часть молящих не согласилась выйти. Когда они увидели, что происходит с другими, то стали убивать друг друга на самом священном участке. Некоторые повесились на деревьях, а другие покончили с собой кто как мог.

В течение семи дней, пока Евримедонт после своего прибытия с 60 кораблями оставался на острове, демократы продолжали избиение тех сограждан, которых они считали врагами, обвиняя их в покушении на демократию, в действительности же некоторые были убиты из личной вражды, а иные — даже своими должниками из-за денег, данных ими в долг. Смерть здесь царила во всех ее видах. Все ужасы, которыми сопровождаются перевороты, подобные только что описанному, все это происходило тогда на Керкире и, можно сказать, даже превосходило их. Отец убивал сына, молящих о защите силой отрывали от алтарей и убивали тут же. Некоторых даже замуровали в святилище Диониса4, где они и погибли.

И действительно, некоторым (это были преимущественно илоты) удавалось с опасностью для жизни доставить на остров съестное. Они отправлялись откуда-нибудь из Пелопоннеса и старались подойти к острову с моря под покровом ночи. Обычно они выжидали, чтобы их отнесло попутным ветром к острову. Действительно, когда ветер дул с моря, легче было ускользнуть от афинских триер, которые не могли в этих условиях обходить остров, илоты же при высадке на остров не щадили своих лодок, лишь бы подплыть к берегу (стоимость их лодок была предварительно учтена), Гоплиты уже ожидали их на месте высадки. А те, кто рисковал высаживаться на острове в тихую погоду, попадали в руки афинян. Из гавани также под водой приплывали к острову водолазы, которые тащили за собой на веревке бурдюки с толченым маком в меду и с льняным семенем.

Упрекая Никия, Клеон говорил, что если бы стратеги были настоящими мужами, то, имея достаточно сил, легко покончили бы с осажденными на острове спартанцами, и что, будь он сам стратегом, он быстро справился бы с ними.

С этими силами, объявил Клеон, и с отрядом под Пилосом он в течение 20 дней привезет лакедемонян в Афины живыми или же перебьет их на месте. Хотя легкомысленная похвальба Клеона показалась афинянам несколько смешной, однако само предприятие было по душе даже людям серьезным: афиняне, по их мнению, во всяком случае не окажутся в убытке: либо они избавятся от Клеона (на что они, собственно, и рассчитывали), или (если эти расчеты не оправдаются) лакедемоняне попадут им в подчинение.

Тогда Брасид выступил в народном собрании (он был неплохой оратор для лакедемонянина) с такой речью.
- "неплохой оратор для лакедемонянина"!" />

Со времени первого вторжения в Аттику и начала этой войны прошло 10 лет и несколько дней. Следует определять время событий, принимая во внимание отсчет времен года, зимы и лета, а не полагаться на списки архонтов или иных официальных лиц, по именам которых обозначаются в различных городах даты исторических событий. Ведь при таком способе исчисления все же остается неясным, произошло ли данное событие в начале или середине или в какой-либо другой срок службы указанного лица. Если же считать по летам и зимам, как сделал это я, то, учитывая, что обе половины, лето и зима, вместе составляют год, найдем, что в период этой первой войны прошло 10 лет и столько же зим.

Я пережил всю войну уже в зрелом возрасте и внимательно следил за событиями, прилагая старания, чтобы в точности узнать их. К тому же двадцать лет мне пришлось пробыть в изгнании после моего командования под Амфиполем, и я имел возможность, благодаря моему положению изгнанника, лично наблюдать ход событий у обеих сторон — у пелопоннесцев не менее, чем у афинян, — и составить себе на досуге6 непредвзятое суждение о них.

Пока я безопасно пользовался гражданскими правами, я любил отечество, но в теперешнем моем положении, после того как мне нанесли тяжелую и несправедливую обиду, я — уже не патриот. Впрочем, я полагаю, что даже и теперь я не иду против отечества, так как у меня его нет, но стремлюсь вновь обрести его. Ведь истинный друг своей родины не тот, кто, несправедливо утратив ее, не идет против нее, но тот, кто, любя родину, всячески стремится вновь обрести ее.
- Алкивиад в уши лакедемонянам льёт)

Итак, вестники отправились, везя с собой послание Никия и поручения, которые следовало передать на словах. Никий же, исполняя свои обязанности полководца, предпочитал беречь свое войско, держась в обороне, нежели рисковать без необходимости.

В это время и еще ранее, именно еще до похода на Родос, происходило следующее. После смерти Халкидея и битвы при Милете1 Алкивиад возбудил против себя подозрение пелопоннесцев, и Астиох даже получил из Лакедемона письмо с предложением убить его (Алкивиад был личным врагом Агиса2 и вообще казался человеком ненадежным). Поэтому сначала, опасаясь за свою жизнь, он бежал к Тиссаферну и начал как мог вредить пелопоннесцам, настраивая сатрапа против них. Тиссаферн следовал теперь во всем советам Алкивиада.

Следует, говорил он, поддерживать равновесие между двумя эллинскими державами, чтобы царь мог использовать одну из них против другой, ему неприязненной. Напротив, если господство на суше и на море будет в одних руках, тогда кто поможет царю сокрушить победителя? И в конце концов царю придется самому начать войну с большими затратами на свой риск. Гораздо выгоднее при меньших затратах и с большей безопасностью для себя предоставить эллинам взаимно истощать друг друга. Кроме того, Алкивиад указал на то, что с афинянами удобнее делить господство, так как они, в отличие от лакедемонян, меньше стремятся к завоеваниям на суше, и цели, преследуемые ими, и сами способы ведения войны наиболее соответствуют интересам Тиссаферна.
Ведь афиняне будут одновременно покорять себе острова, а Тиссаферну — всех эллинов на подвластном царю азиатском побережье. Лакедемоняне же, напротив, пришли, чтобы освободить их. Поэтому весьма невероятно, чтобы лакедемоняне, желающие теперь освободить эллинов от афинского господства, не освободили их и от господства варваров, если только сами не будут в конце концов покорены. Поэтому Алкивиад советовал сперва ослабить и тех и других: насколько возможно истощить афинян, а затем и пелопоннесцев изгнать из Азии. Тиссаферн в основном принял этот план, по крайней мере, насколько можно судить по его действиям. Вполне одобрив советы Алкивиада, Тиссаферн совершенно доверился ему.

Будучи гостем царя и Тиссаферна, Алкивиад действительно считал такие советы полезными для них. Однако у него были другие соображения: он прилагал теперь все усилия для того, чтобы возвратиться на родину. Алкивиад знал, что если окончательно не погубит отечества, то рано или поздно сможет убедить сограждан вернуть его из изгнания. Убедить же их и этом, как он рассчитывал, будет легче, если в Афинах узнают о его дружеских отношениях с Тиссаферном. Так на самом деле и случилось.

Фриних считал (и правильно), что Алкивиаду, в сущности, нет дела ни до олигархии, ни до демократии: ему важно лишь изменить форму правления и с помощью своих друзей вернуться на родину.

Сразу же после этого собрания Алкивиад уехал, желая создать у воинов на Самосе впечатление, что он во всем действует заодно с Тиссаферном, а тому дать понять, что теперь как стратег он может оказать ему услугу или причинить вред. Так Алкивиад сумел устрашить Тиссаферна афинянами, а афинян — Тиссаферном.

Они выступали с различными предложениями и прежде всего требовали немедленного отплытия в Пирей. Тогда, кажется, впервые Алкивиад оказал выдающуюся услугу городу, склонив афинян на Самосе отказаться от своего решения идти в поход на родной город (ведь тогда враги, без сомнения, тотчас же овладели бы Ионией и Геллеспонтом).

"Москва-Петушки", Венедикт Ерофеев

Написано красиво, ничего не скажешь. Но про алкашество читать неприятно.

Отсылочек поняла мало)

"Пламенел закат, и лошади вздрагивали, и где то счастье, о котором пишут в газетах? Я бежал и бежал сквозь вихорь и мрак, срывая двери с петель, я знал, что поезд «Москва-Петушки» летит под откос. Вздымались вагоны — и снова проваливались, как одержимые одурью…"

@темы: книги

---

Comics

Justice League: Gods and Monsters (Batman, Superman, Wonder Woman)

The Amazing Spider-Man: Back in black (#539–543)
One more day

@темы: comics, шкатулка

---

Их свет светил светлей надоблачных светил

Перечислю последние книги за тот год. Челлендж не завершила, но мне всё равно понравилось, в этом году буду делать такой же!

Джеймс Хэрриот, "Кошачьи истории"
Рассказы сельского ветеринара о кошках, очень мило. И заканчивается всё рождественской историей - я очень вовремя за эту книжку взялась)

Вольфрам фон Эшенбах, "Парцифаль"
Вообще не пмню, когда и почему я эту книжку на читалку скачивала. Поэтому начинала читать просто рыцарский роман, ничего не ожидая, а что оказалось! Парцифаль - Персиваль, и это Эшенбах за Кретьеном де Труа дописывал. И дописал: Король-Рыбак исцелён, внезапно образовавшийся братушка-полумавр (в начале роман описаны приключения отца Парцифаля) обращён в христианство, и уж сын начинает совершать подвиги...
Грааль здесь, кстати, это камень.

Иные люди, как сороки:
Равно белы и чернобоки,
И в душах этих божьих чад
Перемешались рай и ад,
Оставив два различных цвета,
Из коих каждый есть примета...

...Кому не хочется из вас
Узнать скорей, о чем сейчас
Пойдет сие повествованье?
О встрече или расставанье,
О бегстве в ночь, покрытом тьмой,
О возвращении домой,
О славе или о пороке,
О том, добры мы иль жестоки,
О всех превратностях судьбы
В разгар немыслимой борьбы
Меж черной мглой и ясным светом...
Кто устоит в боренье этом,
Спасенью душу отворя?

Любви высокие утехи
Герой познает в эту ночь.
Покрыто соболями ложе,
Струится лунный свет в окно.
Что значит разность цвета кожи,
Когда сердца слились в одно?

Четыре девы в платьях темных
Несли в светильниках огромных
Громады свеч: их свет светил
Светлей надоблачных светил.

И вот уж впереди видна
Поляна белая одна,
И диких тысяча гусей,
Крича, проносится над ней...
Но сокол кинулся на них:
Какой-то гусь навек затих,
А остальные улетели...
Три капли на снегу алели,
Три капли крови на лугу,
Три алые капли на белом снегу...
Герой наш в думу погрузился.
И понял он, чей отразился
Здесь образ!.. Перед ним возник
Кондвирамур любимой лик.
И в памяти все ожило:
Как снег, ее лицо бело,
Как кровь, красны ее ланиты!..
"Кондвирамур! Меня к себе верни ты!
Beau Corps!.. Прекраснейшая телом,
Ты алое смешала с белым.
Твой лик, поклясться я готов,
Есть сочетанье двух цветов,
Двух красок: белой краски с красной!
Конд-ви-ра-мур!.." И вдруг безгласный
В сердечной боли он застыл,
Лишившийся душевных сил,
Как если б потерял сознанье...
О, горемычное созданье!..
...Застыл он, неподвижен, нем. - для сравнения с Кретьеном де Труа

...Гаван сказал: "Еще вам нет
Пятнадцати заветных лет.
И хоть я от любви немею,
Пять лет я права не имею
Ни вам служить, ни вас любить...
Сам не ведаю, как быть..."

...И молвит юная Обилот:
"Я ваша сила и ваш оплот,
Я панцирь ваш, и меч, и щит,
Моя любовь вас защитит.
Я с вами всюду и везде,
С вами в отраде я и в беде,
Я ваша твердыня и ваш очаг,
От вас не отойду я ни на шаг.
Вам одному принадлежа,
Я господин ваш и госпожа,
И ваша плоть, и ваша кровь,
И ваша надежда, и ваша любовь!.."
И говорит Гаван: "Я ваш
Слуга, защитник, верный страж!
Небесную усладу
Я обрету в награду!.."
...Так он, в канун сраженья,
Обрел Предмет Служенья.

Нам жаль, – скрывать от вас не стану,
Что исковеркало поляну
Со множеством цветов, цветков
Железо рыцарских подков!
Нам внятна боль иного рода:
Войной осквернена природа!
Что значат доблесть, долг, права,
Когда потоптана трава?!

Язычник рек: "Не сон ли это?
Я вижу сына Гамурета!
Мы встретились, назло врагам!..
Хвала, хвала моим богам!
Ко мне вы благосклонны,
Юпитер и Юнона!..
Хвала, хвала планетам,
Чьим благодатным светом
Был озарен мой путь сюда,
Где встретились мы навсегда!.."

Немало стоило труда
Рассказ Кретьена де Труа
Здесь выправить с таким расчетом,
Чтоб то, что было нам Киотом
Поведано, восстановить
И эту быль возобновить,
Не высосав ее из пальца...

@темы: книги

---

"Боже, если ты есть, спаси мою душу, если она есть!"

Гай Юлий Цезарь, Авл Гирций, "Записки о Галльской войне"
В книжке, которая мне попалась, предисловие было довольно странненьким, даже с матом.
Сами же записки написаны очень просто, читать приятно! Ясный язык, рассуждений особо нет, просто описание событий. При этом мне местами казалось, что это такая агитка про подвиг римского легионера)

Все это мешало им расширять район своих набегов и вторгаться в земли соседей: как люди воинственные, они этим очень огорчались.

Цезарь созвал военный совет, на который пригласил также центурионов всех рангов, и в гневных выражениях высказал порицание прежде всего за то, что они думают, будто их дело – спрашивать и раздумывать, куда и с какой целью их ведут.

да и самое плаванье в закрытом море – совсем иное дело, чем в безбрежном, всюду открытом Океане.

И вот, понимая, что почти все галлы падки на все новое и очень легко и быстро поддаются подстрекательству к войне (вообще люди от природы стремятся к свободе и ненавидят рабство),

Все эти маневры и необычайный способ сражения привели наших в большое замешательство, и Цезарь весьма кстати подоспел к ним на помощь: при его приближении враги остановились, а наши оправились от страха.

Но Думнориг в ответ на требование вернуться оказал сопротивление, стал защищаться с оружием в руках и просил своих земляков о помощи, причем не раз кричал, что он свободный человек и гражданин свободного государства. Согласно приказу Цезаря, его люди окружили Думнорига и убили, а эдуйские всадники все до одного вернулись к Цезарю.

В том легионе было два очень храбрых центуриона, которым немного оставалось до повышения в первый ранг: Т. Пулион и Л. Ворен. Между ними был постоянный спор о том, кто из них заслуживает предпочтения, и из года в год они боролись за повышение с величайшим соревнованием. Когда около укреплений шел ожесточенный бой, Пулион сказал: чего ж ты раздумываешь, Ворен? И какого другого случая ждешь показать свою храбрость? Нынешний день порешит наш спор. С этими словами он вышел из-за укрепления и бросился на неприятелей там, где они были особенно скучены. Ворен тоже не остался за валом, но, боясь общественного мнения, пошел за ним. Тогда Пулион, подойдя на близкое расстояние к врагу, пустил копье и пронзил им одного галла, выбежавшего вперед из толпы. Враги прикрыли щитами своего пораженного и бездыханного товарища и все до одного стали стрелять в Пулиона, не давая ему возможности двинуться с места. Пулиону пробили щит, и один дротик попал в перевязь. Этим ударом были отброшены назад ножны и задержана его правая рука, когда он пытался
вытащить меч. Тогда враги, пользуясь его затруднением, обступили его. Но тут подбежал его соперник Ворен и подал ему в эту трудную минуту помощь. Вся толпа тотчас же обратилась на него и бросила Пулиона, думая, что он убит дротиком. Ворен действует мечом и, убив одного, мало-помалу заставляет остальных отступить; но в увлечении преследованием он попадает в яму и падает. Теперь и он в свою очередь окружен, но ему приходит на помощь Пулион, и оба, убив немало неприятелей, благополучно, со славой возвращаются в лагерь. Так подшутила над ними судьба в их соперничестве и борьбе: оба врага поддержали и выручили друг друга, и нельзя было решить, кого из них следует признать храбрей другого.

Затем, пустив обоз несколько вперед и устроив его на одном холме, он сказал: вот вам, солдаты, желанный случай – враг в ваших руках на позиции, для него затруднительной и невыгодной. Проявите передо мной, вождем вашим, ту же храбрость, какую вы часто проявляли перед вашим императором, и думайте, что он сам здесь и сам на вас смотрит.

Больше всего стараются друиды укрепить убеждение в бессмертии души: душа, по их учению, переходит по смерти одного тела в другое; они думают, что эта вера устраняет страх смерти и тем возбуждает храбрость. Кроме того, они много говорят своим молодым ученикам о светилах и их движении, о величине мира и земли, о природе и о могуществе и власти бессмертных богов.

можно умилостивить не иначе, как принесением в жертву за человеческую жизнь также человеческой жизни. У них заведены даже общественные жертвоприношения этого рода. Некоторые племена употребляют для этой цели огромные чучела, сделанные из прутьев, члены которых они наполняют живыми людьми; они поджигают их снизу, и люди сгорают в пламени.

Каков же мой совет? Делать то, что делали наши предки в далеко не столь значительной войне с кимбрами и тевтонами: загнанные в свои города и страдая от такой же нужды в съестных припасах, они поддерживали жизнь свою трупами людей, признанных по своему возрасту негодными для войны, но не сдались врагам.

Обыкновенный дневной марш солдата доходил до двадцати пяти километров; ускоренный марш – по крайней мере, до тридцати; форсированные переходы (maxima itinera) доходили до сорока пяти километров.

Алексей Калугин, "Не так страшен чёрт"
Миленько, он продолжение читать не очень охота. Забавно, как чёрт вокруг гг скачет - и жизнь ему спасает, и рожки показал, и в конце в ад с собой увёз.
Что это за ад и рай, почему они собственно так называются, как при такой малой территории в них может идти развитие, с чего это там люди быстренько эволюционировали, мне так и непонятно. Думаю, брешут ангелы с чертями.

Первые Врата открылись неподалеку от станции метро «Юго-Западная». И это были Врата в Ад.

Следом за Вратами в Ад открылись и Врата в Рай. Случилось это тремя днями позже на Манежной площади.

Джаред Даймонд, "Ружья, микробы и сталь"
Поразительно читать - и обозревать на нескольких сотнях страниц всю историю человечества от самого его выделения из прочих зверей. Я узнала множество удивительных фактов и теорий, про которых раньше и не слышала, для примера - от болезней, привезённых в Америку испанцами, повымирало до 90% тамошнего населения, или о влиянии длины осей континентов на развитее обитающих там обществ.
Ещё интересно, что автор во всём придерживается нейтрального тона, даже рассказывая про события, которые ну совсем антигуманными сегодня кажутся.

Не знаю, как другие, но лично я не исхожу из того, что жить в промышленно развитом государстве «лучше», чем в первобытном племени, или что переход от охоты и собирательства к государству и металлическим орудиям воплощает собой «прогресс», или что такой прогресс сделал людей более довольными своей жизнью. По моим собственным впечатлениям, оформившимся за годы попеременного проживания в американских городах и новогвинейских деревнях, так называемые блага цивилизации — вещь неоднозначная. Скажем, по сравнению с охотниками-собирателями граждане современных индустриальных государств имеют лучшие условия для заботы о своем здоровье, меньше рискуют погибнуть от руки другого человека, дольше живут, но в то же время имеют значительно меньше возможностей опереться на поддержку окружающих — друзей и родственников.

Непосредственными причинами вытеснения были технологические и политико-организационные преимущества завоевателей-европейцев перед коренным населением Америки, а исходной причиной этих причин — ранний старт производства продовольствия на их родине.

Анатолий Тарас, "Боевая машина"
Сначала показалось такой просто кучкой прикладной философии, и очень узконаправленной, но под конец осталось ностальгическое впечатление: магнитофоны, кассеты, фильмы по телевизору. По содержанию же мне сказать нечего, если для кого-то работает, ну ок.

Для большинства вера есть нечто из области религии. Тогда как в действительности вера - самая могучая сила на свете. Потенциально ею обладает каждый, но в реальности только единицы. Казалось бы, чего проще, взял да и поверил во что-нибудь. Например, в Бога. Так нет же, в душе постоянно сомневаются, отсюда афоризм, выражающий всю ущербность психологии современных обывателей: "Боже, если ты есть, спаси мою душу, если она есть!"

Теперь сделаем общий вывод: Путь боевых искусств - это такой образ жизни, главную роль в котором играет повседневная практика конкретного вида единоборства и психической саморегуляции. В процессе многолетней серьезной практики боевого искусства и психической саморегуляции недочеловек ("голая обезьяна") постепенно превращается в человека совершенного, а в отдельных случаях даже в сверхчеловека!

Один индус (Калидаса) много веков назад красиво сказал: "Когда ты вошел в мир, ты горько плакал, а все вокруг тебя радостно смеялись. Сделай свою жизнь такой, чтобы, покидая мир, ты радостно смеялся, а все вокруг горько плакали".

Сергей Мусаниф, "Имперские танцы"
С таким императором-мартисьюхой я за человечество спокойна, дальше серию читать не буду. А вообще можно было бы, но не после охуетительного поворота со смертью гг, да выступления Изабеллы дамой в беде, да того, что она таки с Клозе будет (хотя, может, там ну такая драма будет - тогда это напротив плюс)... Всё это я узнала, почитав отзывы, когда решала, стоит ли трилогию продолжать. По книге в целом - написано не очень, но парочка друзяшек в главных ролях очень забавная. Быстро наскучивает, правда.

"Он определил, что Изабелла не только красива, но и умна. Она была как Клозе, только лучше, потому что женщина." - Клозе - это ентот самый друг гг

Генри Каттнер, Кэтрин Мур, "Ярость"
Очень жаль, что Захария Сэма обыграл, буду надеяться, что теперь-то, проснувшись, он всем покажет. А усыпление - это было ну прям как с королём Артуром, проснётся, когда родине понадобится. Или ещё точней и забавней - как с Зимним Солдатом, будят, когда кто-то там решает, что товарищ понадобился. И печальней, конечно. Тогда буду надеяться, что он сбросит с себя как-нибудь это ярмо...
Не вполне понятна его мотивация, "ярость" эта, от чего она, супротив чего она?.. И мотивации бессмертных тоже мутноваты. Вспоминается "Тигр" Бестера, вот там понятно было - мстя.
Зашипперила Сэма с Хейлом Тем более на внедрённую девицу, отвечающую всем вкусам, Сэм внимания не обращал) А Кедра, похоже, секла фишку - говорила, что лучше бы к нему мальчика отправлять.

Глубоко в человеческом разуме скрывается убеждение, что война великолепна, хотя уже тысячу лет как она стала ужасной.

— Большинство преступников — хорошие люди. Они просто оказались не в своей социальной группе или не в своем времени. Любой антиобщественный индивидуум может стать общественным в правильном окружении.

Это достойное занятие для человечества — вносить порядок в хаос в поте лица своего.

В двадцатом веке многие на Земле понимали, что происходит. Они говорили об этом. Говорили громко и часто. И это были люди, заслужившие общественное уважение. Им верили. Но этого оказалось недостаточно. Умы людей продолжали действовать в прежнем направлении. Так мы потеряли Землю. - хахаха. Блядь.

ЭПИЛОГ
Сэм проснулся

@темы: книги

---

Кретьен де Труа, "Персеваль, или Повесть о Граале"
Очень жаль, что не закончено (вечный клиффхэнгер!), а то я только к концу расчитываюсь)

"Он лишь увидел снег примятый
В том месте, где упал пернатый,
И рядом кровь: была она
На том снегу ещё видна.
Опёршись на копьё своё,
Он начал созерцать сиё,
Ведь снега с кровью сочетанье
Рождало в нём воспоминанье
О свежих красках, что сияли
На милого лица овале.
И поглощённый мыслью той,
С румянцем девы, с белизнойОн сравнивал ту кровь и снег
И, созерцая, полный нег,
Воображал себе при этом,
Что зачарован свежим цветом
Своей подруги нежных щёк.
Так Персиваль всё утро смог
О каплях крови грезить сладко."

Апулей,"Апология, или Речь в защиту самого себя от обвинения в магии"
Читать - одно удовольствие, такие ясные рассуждения и логика.
Забавно, что некоторые вещи и у нас есть - банкротство упоминалось.

"Попрекнуть меня можно, пожалуй, лишь тем, что я послал Кальпурниану молотые в порошок аравийские плоды, а ему куда как больше пристало бы, по свинскому обычаю иберов, о коем гласит Катулл, собственною своею мочой пасть полоскать и зубы драить дочиста!"

"Я видел далее, как кое-кто просто давился смехом, когда представитель обвинения сурово уличал эту самую заботу о чистоте рта и вопиял о зубном порошке с таким негодованием, с каким даже об отраве никому не возгласить."

"Или я чародей уже потому, что поэт?"

"Лучше я прочитаю собственные свои стихи: пусть все знают, что я отнюдь их не стыжусь:
Критий мне мил, и тебе, любезный Харин, половину
Я от любови моей в вечную власть уделил.
Истинно огнь и огнь меня жгут, однако не бойся:
Пламени жар двойной я терпеливо снесу,
Лишь бы быть мне для вас, как вы для меня, драгоценну
Вы же, как пара очей, дороги будете мне!" - вот к таким вещам удивительно отношение за текстом просматривается, сравнить могу только с фанфикером, который фичок пишет от первого лица, лично к персонажам ничего особо не имея.

"сам Геркулес, сей многостранствующий очиститель вселенной, избавитель наш от чудовищ, покоритель народов, сей бог..."

"Однако еще более нелепо говорить о себе, что сошел с ума, ибо никак не может быть правдою сказанное без понятия, а стало быть, тот, кто умеет распознать безумие, непременно находится в здравом рассудке, ибо само безумие отнюдь не умеет себя распознать — точно как слепота не умеет себя увидеть."

Владимир Пропп, "Морфология "волшебной" сказки"
Прост удивительное явление.

Кэрол Берг, "Песня зверя"
После открытия главной тайны (про драконов) примерно в середине книги, читать про размазывание соплей главным героем стало совсем уныло. А вообще - вот как у него такая-то нравственная система сформировалась, а? Ещё мне непонятно, почему Лара с такой убеждённостью в конце про своё возвращение говорит - она ж на войну отправляется. А их лавстори довольно забавна, прямо кучу фичковых поворотов собрали.
Драконы как-то несимпатично описаны - вонючие, да ещё какими-то паразитами обросшие...

"Тибетская книга мертвых" (С комментариями Франчески Фримантл и Чогьяма Трунгпы)
Вот это я понимаю - прямо говорится, что все эти ваши будды и прочие товарищи - порождения вашего же разума

"Отринув сомнения, ты распознаешь собственные свои проекции и вступишь на чистый, неизменный путь дхарматы; и посредством этой веры войдешь в состояние непрерывной медитации; и растворишься в великой самосущей форме мудрости; и станешь самбхогакайя-буддой, и никогда более не падешь обратно в сферы существования."

"Если тебе предстоит родиться мужчиной, то уже сейчас ты будешь ощущать себя мужчиной, а потому тебя охватит неистовая агрессия по отношению к отцу, а к матери ты испытаешь ревность и вожделение. Если же тебе предстоит родиться женщиной, ты почувствуешь сильную зависть к матери и столь же сильное вожделение и страсть к отцу. Из-за этого ты вступишь на путь, ведущий к чреву, и присоединившись к союзу семени и яйцеклетки, испытаешь самосущее блаженство.
В этом блаженном состоянии ты потеряешь сознание, а эмбрион начнет расти вширь и ввысь, и так будет до тех пор, пока тело не созреет и не выйдет из материнского чрева. Ты откроешь глаза и увидишь, что стал щенком. Прежде ты был человеком, а теперь стал собакой и будешь страдать в конуре, а то и в свинарнике, муравейнике или червячьем ходу; или, быть может, родишься теленком, козленком или ягненком. Возвратиться сюда ты не сможешь; и придется тебе терпеть всевозможные несчастья в состоянии великой глупости и невежества. Переходя так по кругу в шести сферах — обитателей ада, голодных духов и прочих, — будешь ты подвергаться бесконечным страданиям. Что может быть ужасней? Увы! увы! Те, кто не воспринял священные наставления гуру, падут таким образом в великую пропасть сансары и претерпят бесконечные, невыносимые страдания; посему внимай моим словам и старайся понять эти наставления. ÷" - это что за перевод мне попался? Как-то сомнительно, что древние тибетцы о яйцеклетках и фрейдистских штуках рассуждали.

"Перенос в Чистую Область Пространства, область очищенных способностей, осуществляется так: „Ах, как печально, что я до сих пор остаюсь в этом грязном болоте сансары, проведя в нем бессчетные века без конца и начала! Многие уже стали буддами, а я до сих пор не освободился. Отныне я питаю отвращение к сансаре, я боюсь ее, я от нее устал. Пришло время приготовиться к спасению, так что теперь я должен достичь спонтанного перерождения в цветке лотоса у стоп будды Амитабхи в западной Области Блаженства“."

"...что бы тебе ни явилось, не доверяй тому, что видишь и чувствуешь, но отвратись от всех признаков вожделения и ненависти и избери врата чрева в соответствии с наставлениями. ÷
И здесь очень важно сосредоточиться на следующей мысли: „Я буду рожден властителем мира ради блага всех разумных существ, или брахманом, подобным великому дереву сала, или сыном сиддхи, или в семье, поддерживающей чистую традицию дхармы, или у отца и матери, твердых в вере; и приняв тело, наделенное достоинствами, которые могут послужить благу всех разумных существ, я буду творить добро“. Входить во врата чрева следует, сосредоточившись на этой мысли. В этот миг благослови чрево, в которое ты входишь, как дворец богов, и взмолись к буддам и бодхисаттвам десяти направлений, а также идамам и, в особенности, Владыке Сострадания, и войди в чрево, исполнившись стремления к передаче. ÷"

"Блуждать умом и не думать о грядущей смерти,
предаваться всем этим бессмысленным занятиям
и вернуться с пустыми руками теперь было бы полным помрачением;
узнавание и священная дхарма — вот что необходимо;
так почему бы не приступить к практике дхармы сей же миг?
Из уст сиддхов изошли такие слова:
Если ты не хранишь учение гуру в своем сердце,
Не обманываешь ли ты сам себя? ÷"

Timothy Zahn, "Thrawn: Alliances"
Траун, я так понимаю, просёк, что Вейдер это Энакин. Забавно было смотреть, как тот дёргался, когда Траун эту свою обычную схему разворачивал - предположение, проверка, вывод. Параллельно просьбы о доверии, выдача подтверждений своих гипотез в определённое время, распоряжение вейдеровским ресурсами - и не придушенным остался. Силён Траун
А Падме им не очень впечатлилась, что интересно.
Об Эли ничего, жалко. С разладом на трауновской родине его высылка туда всё страньше выглядит.

"I wish to more fully understand this conflict in which you’re embroiled,” the intruder said. “I wish answers of right and wrong, of order and chaos, of strength and weakness, of purpose and reaction." - ну, кто не.

"Faro nodded. Back when she first came aboard the Chimaera, she’d often been frustrated by the fact that she didn’t have a clue as to what Thrawn was seeing in all this artwork, let alone understand how he arrived at his conclusions. Now she simply admired the pretty pictures, and trusted him to know what he was talking about."

"Vader stared into those glowing red eyes. No—it was impossible. The relationship between him and The Jedi was one of the darkest and most impenetrable secrets in the galaxy. It was unthinkable that the Chiss could have found his way through the barriers."

"And there is only one place in this region where they could have studied this type of freighter and learned how to operate it.”
Vader rumbled something under his breath. “Mokivj.”
“Indeed, my lord,” Thrawn said. “More specifically, the Separatist factory on Mokivj that we once assaulted.”
Vader straightened to his full height. “That you once assaulted,” he corrected. “No one else aboard the Chimaera was ever there.”
“Of course,” Thrawn said, inclining his head. “I misspoke.”
For a long moment, they gazed at each other in silence. Faro found herself holding her breath, feeling a fresh edge of tension crackling through the room. There was something going on here, something deep beneath the surface."

"A shiver ran up Padmé’s back. Thrawn’s voice had been measured, without emotion or emphasis. But there was a strength behind it, and an absolute conviction, that she’d seldom heard even in the most passionate Senate speeches."

“My mission comes first,” Thrawn said. “My people come first.”
For a long moment, Padmé gazed into those glowing red eyes. But there was no emotion there; no regret, no shame, no triumph. He was just a soldier, obeying his orders, with neither satisfaction or regret.
He might as well have been a battle droid."

"There was, Vader had noticed, a strange sort of symmetry in the Force, a balance that often manifested in patterns and resonances and strange reunions. People long separated would unexpectedly meet again; events of significance would see echoes of themselves within new events; places once visited would somehow draw a person back to create new memories, whether for good or for ill." - Вейдер думает о высоком

"That’s lava out there, Anakin." - прост вне контекста

@темы: книги

---

"Хризантема и меч", Рут Бенедикт
Очень любопытно. Удивительно, каких только культур на земле не образовывалось! Посмотришь на описанное - совершенная чуждость же. Но всё - люди. А потом посмотришь в какую-нибудь фантастику - алиены. Но не чуждые мне ни капельки, эх...

"Они интравертируют свою боязнь отвержения и замыкаются. Картина скуки в японском романе совершенно отлична от встречаемого нами в русских романах состояния души, когда разлад между реальным и идеальным мирами — основа для любой переживаемой их героями скуки."

"По их словам, в Японии человеческая природа естественно добра и заслуживает доверия. Нет необходимости бороться с ее злой половиной, Нужно только прочистить глаза души и вести себя сообразно каждому конкретному случаю. Если она допустила свое «загрязнение», то нечистота легко устраняется и сущностная добродетель человека засияет вновь."

«Дзэн ищет только то, что обыкновенный человек может найти в самом себе. В этом поиске дзэн не терпит никаких препон. Устраняется любое вставшее на вашем пути препятствие… Если на вашем пути стоит Будда, убейте его! Если стоят патриархи, убийте их! Если стоят святые, убейте их всех! Это единственный путь для достижения спасения».

Сборник "Анонимные атеистические трактаты" ("Бич веры", "Мысли Спинозы", "О трех обманщиках")
Религию и учителей обосрать - святое дело!

"Второе основание", Айзек Азимов
Причера очень жалко. Всё ж думаю, что Мул и мысли тоже менял, не только эмоции. Сомнительно, что "обращать" людей можно только контролем эмоций, мне кажется, что лояльность не на этом основывается. Вот угроза вскипятить мозги - это серьёзно, но преданность из такого же не вырастишь, мгновенно тем более...
Что я узнала! Цикл про роботов происходит в этой же вселенной! И Дэниел здесь будет участвовать, но в приквелах к трилогии Основания. Дальше я узнавать не стала, чтобы не проспойлериться. Собираюсь про него перечитать (хайповая тема-то, про роботов и детективов), а потом и приквелам перейти. Когда-нибудь.

"Мера за меру", Уильям Шекспир
Вообще про эту пьесу услышала из текущих лекций, а прочитать решила, чтобы узнать, чего и как там все в конце переженятся. С герцогом и Изабеллой довольно странно вышло, предложение это очень внезапное, и, на мой взгляд, ещё неизвестно что с ними дальше будет. А Анжело - мудачок, да и слова не сдержал.

Анджело
Все это тянется, как ночь в России,
Когда она всего длиннее там…
Я ухожу. Вы выслушайте их.
Надеюсь, повод выдрать всех найдете.
Эскал
И я надеюсь также, граф. Прощайте.

Олдос Хаксли, "Двери восприятия"
Наркоманство какое-то этот мескалиновый высер рассказ ! Взгляд на вещи, конечно, интересный, но некоторые суждения и связи сомнительно выглядят. С чего он решил, что в проблема шизофрении именно в отсутствии этого фильтра, оставляющего от восприятия всего бесконечного мира обыденное человеческое восприятие? И ещё несколько напрягают постоянные религиозные метафоры, применяемые к его опыту. На мой взгляд, религия для описания мира, да пусть даже этого трансцендентного опыта восприятия, которым автор пытается поделится, не нужна.
Обнаружилась ещё одна книжка в список для прочтения - Тибетская книга мёртвых. И Юнг, помнится, про неё писал.

"Когда мы ощущаем себя единственными наследниками вселенной, когда «море течет в наших венах… и звезды — наши алмазы», когда все вещи воспринимаются как беспредельные и святые, какой мотив может у нас быть для алчности и самоутверждения, для погони за властью или для еще более ужасных форм удорольствия?"

"Воздействие мескалина уже клонилось к упадку; но цветы в садах по-прежнему трепетали на кромке сверхъестественного, перечные и рожковые деревья вдоль боковых улиц по-прежнему явно принадлежали какой-нибудь священной роще. Рай чередовался с Додоной, Иггдрасиль — с мистической Розой. А потом мы внезапно оказались на перекрестке — в ожидании возможности пересечь Бульвар Сансет."

"Твердое убеждение в материальной реальности Ада никогда не отвращало средневековых христиан от того, к чему побуждали их амбиции, похоть или алчность. Рак легких, дорожные происшествия и миллионы несчастных и плодящих несчастье алкоголиков — факты, еще более бесспорные, нежели факт существования Инферно во времена Данте. Но все эти факты далеки и несущественны по сравнению с близким, ощущаемым фактом стремления — здесь и сейчас — к освобождению или успокоению, к тому, чтобы выпить и покурить."

@темы: книги

---

Книги читаются, но писать про них по-прежнему лень

Томас Мэлори, "Смерть Артура"

 И сэр Ланселот опустился на колени и протянул ему рукоятью свой меч. И сэр Тристрам также стал на колени и протянул ему рукоять своего меча. Так они уступали друг другу честь победы. А после того они отошли к камню Мерлина, сели на него, сняли оба шлемы, чтобы прохладиться, и поцеловались сто раз.

А среди приближенных королевы была там одна девица, она была высокого рождения, но немая, и за всю жизнь не произнесла ни слова. И теперь вдруг вошла она прямо в дворцовую залу, приблизилась к сэру Персивалю, взяла его за руку и сказала громко, так что и король, и все рыцари услышали:
— Встань, сэр Персиваль, благородный рыцарь, рыцарь Божий, и следуй за мною!
Он поднялся, и она подвела его с правой стороны к Погибельному сиденью и сказала так:
— Любезный рыцарь, займи вот это место, ибо тебе оно принадлежит, и никому иному.
И с тем она удалилась, и призвали к ней священника, и она, покаявшись и получив отпущение грехов, умерла. Король же и весь его двор радовались за сэра Персиваля.

Он же, узнав содержание письма, так огорчился, что бросился на ложе свое и крепко уснул.

И он ее поцеловал и сделал по ее желанию все, что им обоим было в полное удовольствие и наслаждение.

...он не любил рыбы, и оттого, что ему положили рыбу, которая была ему ненавистна, он сидел там хмур и невесел.

...они отвели его в аббатисин покой и помогли ему разоружиться.
И вдруг видит он там на ложе двух своих кузенов: сэра Борса и сэра Лионеля. Он разбудил их, и они, видя его, весьма обрадовались.

А покуда так они беседовали меж собою, вошли вдруг туда двенадцать монахинь и ввели с собою Галахада, а был он лицом столь прекрасен и статен телом, что едва ли можно было в мире сыскать ему равного. И все женщины шли и плакали.
— Сэр, — сказали они все разом, — мы привели вам этого отрока, которого мы вырастили, и просим вас посвятить его в рыцари, ибо от руки более достойной не мог бы он получить посвящение в Рыцарский Орден.
Поглядел сэр Ланселот на юного пажа и увидел, что он хорош собою и кроток, как голубица, и исполнен достоинств, и подумалось сэру Ланселоту, что среди его сверстников не попадался ему ни один столь совершенный обликом.

А наутро при первых лучах зари он по желанию Галахада посвятил его в рыцари и сказал:
— Бог да сделает тебя хорошим человеком, ибо красотой ты не уступишь никому на этом свете.

И, почитая высокое рыцарское достоинство сэра Галахада, его проводили в покой короля Артура и уложили отдыхать на королевской постели.

И часто заезжали они на дальние острова вдали от людей, где водились одни лишь дикие звери, и там встречалось им немало удивительных и опасных приключений, и всякий раз им сопутствовал успех. Но поскольку то были приключения с дикими зверями, а не во имя Святого Грааля, потому наше повествование ничего не говорит о них, ибо слишком уж долго было бы пересказывать все их приключения.

...и увидела она, что за телегой тащится его конь и сам наступает на свои вываливающиеся внутренности.

И я гораздо более скорблю о потере моих добрых рыцарей, нежели об утрате моей любезной королевы; ибо королев я всегда смогу найти довольно, а такую дружину добрых рыцарей не собрать больше никогда на свете. И могу сказать, — молвил король Артур, — ни у одного христианского короля не было еще такой дружины.

Горько заплакал король, убивался жестоко, он заключил сэра Гавейна в свои объятья и трижды лишился чувств.

— Будь что будет, — отвечал сэр Ланселот, — а вы оставайтесь здесь, ибо я отправляюсь в путь, в котором ни рыцарь, ни паж не должен сопровождать меня.
Напрасно бы стали они с ним спорить — он сел на коня и уехал на закат.

Однако многие люди во всех краях земли Английской полагают, что король Артур не умер,[141] но был по воле Господа нашего Иисуса перенесен отсюда в другие места; и говорят, что он еще вернется и завоюет Святой Крест. Я, однако, не стану утверждать, что так будет, вернее скажу: в этом мире он расстался с жизнью. Но многие рассказывают, будто на его могиле написано так:
«Hic jacet Arthurus rex quondam rexque futurus»[142] {Здесь лежит Артур, король в прошлом и король в грядущем (лат.).}.

Юнг Карл Густав, "О психологии восточных религий и философий"

Для конфликта между верой и знанием нет никакой почвы, обе стороны необходимы, ибо по отдельности нам недостаточно ни только знания, ни одной лишь веры.

Индиец никогда не забывает ни о теле, ни об уме, тогда как европеец всегда забывает то одно, то другое. Благодаря этой забывчивости он завоевал сегодня весь мир.

Западный человек не нуждается в большем господстве над природой, внешней или внутренней. Господство над обеими достигло у него чуть ли не дьявольского совершенства. К сожалению, при этом отсутствует ясное понимание собственной неполноценности по отношению к природе вокруг себя и к своей внутренней природе.

Со временем Запад изобретет собственную йогу, и она будет опираться на фундамент, заложенный христианством.

Переход к внешней культуре, с одной стороны, может, правда, покончить с многочисленными недостатками, устранение которых выступает в высшей степени желательным и полезным, но, с другой стороны, как показывает опыт, этот прогресс покупается слишком дорогой ценой утраты душевной культуры.

Даже Ленину пришлось смириться с бальзамированием и роскошным мавзолеем, в духе у какого-нибудь египетского владыки, – и, разумеется, не потому, что его соратники верят в телесное восстание из мертвых. Если оставить в стороне католические мессы по душам всех усопших, то окажется, что наша забота об умерших находится на зачаточной и самой низкой ступени, но не потому, что мы недостаточно убеждены в бессмертии души, а потому, что мы зарационализировали эту душевную потребность.

На самом деле психическое есть единственная непосредственно известная нам категория бытия, ибо мы ни о чем не можем знать, если оно не примет сперва форму психического образа. Непосредственно достоверно только бытие психического. Практически, мир существует постольку, поскольку он принимает форму психического образа, и наоборот.

...конфликт надо принять и терпеливо пережить. Поначалу никакое его решение не представляется возможным, но и это следует перетерпеть. Создаваемая таким образом ситуация "подвешенности" и неопределенности в сознании "констеллирует"* бессознательное; иначе говоря, сознательная отсрочка реагирования вызывает в бессознательном новую компенсаторную реакцию. Эта реакция (которая обычно проявляется в сновидениях) в свою очередь доводится до сознания и осмысления. В результате сознательный ум сталкивается с некой новой стороной психики, что порождает новую проблему или неожиданным образом видоизменяет существующую. Эта процедура продолжается до тех пор, пока исходный конфликт не получает удовлетворительного разрешения. Весь процесс в целом называется "трансцендентной функцией" [12]. Это и процесс и метод одновременно. Производство бессознательных компенсаций представляет собой спонтанный процесс, сознательное осмысление – метод.

Всеобщая потребность в росте психологических знаний возникает главным образом из болезненного состояния, вызванного пренебрежением к религии и недостатком в духовном руководстве.

...на свет появляется личность, для которой страдание остается актуальным только на, так сказать, ее нижних этажах, в то время как на верхних для нее наступает своего рода отрешенность и к горестям, и к радостям жизни.
Изготовление и рождение этой верховной личности и есть то, на что ориентирует наш текст, когда ведет речь о "священном плоде", об "алмазном теле" и тому подобном, относящемся к нетленной плоти. Эти выражения психологически символизируют: установку, отрешенную от полнейшей эмоциональной запутанности и тем самым от всеобъемлющего потрясения, и сознание – отвязанное от мира. У меня есть основания предполагать, что это, собственно говоря, начинающаяся по достижении середины жизни естественная подготовка к смерти.

Ведь смерть, если рассматривать ее психологически правильно, – вовсе не конец, а цель, и потому, как только пройдена вершина жизни, начинается жизнь, направленная к смерти.

Раньше я лишь однажды – в речи, посвященной памяти Рихарда Вильхельма, – высказался по проблеме "И Цзин", но при этом из соображений тактичности о многом умолчал. Теперь я отказался от этой обдуманной осторожности; а смог я отважиться на это потому, что ныне вступаю в восьмое десятилетие своей жизни, и переменчивые мнения людей мало меня волнуют, а размышления древних учителей мне интереснее, нежели академический диспут.

Солнце определенно сущее, как и Дьявол, оттого они нам представляются более сущим, чем неопределимый Абраксас.
Он есть Сила, Длительность, Переменчивость.
И произошло тут у мертвых смущение, ибо были они христиане.

Мертвые подступали подобно туману с болот и восклицали: Говори нам далее о Верховном Боге.

Бог пребывает при солнце. Дьявол пребывает при ночи. Что Бог рождает из света. Дьявол утаскивает в ночь. Абраксас же мир, становление и преходящесть мира. На всякое даяние Бога-Солнце Дьявол налагает свое проклятие.

Главных богов числом четыре, ибо четыре является числом измерений мира.
Один есть начало, Бог-Солнце.
Другой есть Эрос, ибо он связывает двоих и распространяется в сиянии.
Третий – древо жизни, ибо полнит пространство телами.
Четвертый – Дьявол, ибо он отмыкает все замкнутое, разлагает все, обладающее формою, и все телесное, он разрушитель, в коем все обращается в ничто.

Мертвые глумливо орали: поучай нас, дурень, о Церкви и святых общении.

Плотское мужа более от естества, плотское жены более от духа. Духовное мужа от небес, оно направлено к высшему.
Духовное жены более от естества, оно направлено к низшему. Ложь и дьявольщина суть духовность мужа, что направлена к низшему.
Ложь и дьявольщина суть духовность жены, что направлена к высшему.
Муж и жена, пребывая друг подле друга, обратятся в дьявола, ежели они не разъединят свои духовные пути, ибо сущность Творения есть отличимость.

Мертвые глядели презрительно и говорили: Прекрати свои речи про богов, демонов и души, нам про то по сути давно известно.

В ночи снова воротились мертвые и говорили с жалким видом: Еще про одно мы забыли, дай нам наставление о человеке.

На том приумолкли мертвые и развеялись подобно дыму над костром пастуха, что в ночи сторожил свое стадо.


Игнатий Лойола, "Духовные упражнения"
И вот он, фундамент, на котором должна основываться воображаемая Юнгом "западная йога". Спасибо, нет.

Тот, кто преподает другому способ и порядок для размышления или созерцания, должен верно передать содержание этого созерцания или размышления и выдвинуть его главные пункты, сопроводив их краткими и необходимыми объяснениями. Потому что созерцающий, получив основу [познания их содержания], сам начинает рассуждать и выводить заключения, и таким образом находит нечто, несколько лучше объясняющее смысл события или делающее его более интересным либо посредством его собственного мышления, либо под влиянием благодати Божией, просвещающей его ум. Это доставит ему больше духовного наслаждения и пользы, чем если бы преподающий Упражнения объяснял бы много и расширял бы смысл повествования. Ибо не обильное познание питает душу и ее удовлетворяет, но внутреннее прочувствование вещи и наслаждение ее содержанием.

Пятый пункт: Порыв удивления, [вышедший из глубины души]. С глубоким чувством я буду перебирать в мыслях все творения, спрашивая их: как они могли меня терпеть при жизни, и еще поддерживали ее; и ангелы, будучи как бы мечами правосудия Божия, как могли долготерпеть меня, охранять и молиться обо мне; и как могли святые предстательствовать за меня; и небо, солнце, луна, звезды, стихии, растения, плоды, птицы, рыбы и животные все служили мне вместо того, чтобы восстать против меня; и как не разверзлась земля, чтобы поглотить меня, образовав новый ад, в котором я должен бы был вечно мучиться.

Первое вступление: Представление места. Здесь следует представить себе длину, ширину и глубину ада.
Второе вступление: Просьба о том, чего желаю; в данном случае я должен просить о внутреннем постижении наказаний, какие терпят погибшие, дабы по крайней мере боязнь наказания удержала меня от греха, если уже, по причине моих преступлений, я забыл о любви Господа Бога.
66 Первый пункт: Представить мысленно огромные языки пламени, и души [осужденных], как бы заключенные в раскаленные тела.
67 Второй пункт: Услышать упреки, плач и вопли, предание проклятию Иисуса Христа и святых Его.
68 Третий пункт: Почувствовать запах дыма, серы, разложения и гнили.
69 Четвертый пункт: Внутренне ощутить горькое - слезы, скорбь и угрызение совести.
70 Пятый пункт: Представить, что мы сами осязаем этот огонь, как он прикасается к душам и сожигает их.

СОЗЕРЦАНИЕ РАДИ ОБРЕТЕНИЯ ЛЮБВИ
Вначале необходимо обратить внимание на два обстоятельства.
176 Во-первых, любовь следует вкладывать более в дела, нежели в слова.
Во-вторых, любовь заключается во взаимном общении сторон; то есть - любящий дает любимому и преломляет с ним то, что имеет, или часть того, что имеет, или то, что может [соделать для него], и взаимно - любимый любящему; так, если один имеет знание, то дает его другому, его не имеющему; если же кто [имеет] почести или богатство - делится ими с другим.

Третий образ совершения молитвы состоит [в следующем]: соразмерно дыханию молиться умственно, произнося в это время слова Молитвы Господней или иной молитвы, которую читаешь, так чтобы произносить по одному слову, [имеющему самостоятельное значение], между последовательными вдохами; и в течение этого времени обращать особое внимание на значение этого слова, или на Лицо, к которому оно обращено, или на свое ничтожество, или на разницу между величием того Лица и моим ничтожеством;

Враг наш похож на женщину, ибо проявляет слабость, когда мы оказываем сопротивление, и силу, когда предоставляем ему возможность действовать. Действительно, это свойство женщины: когда она ссорится с мужчиной, то падает духом и убегает, если мужчина оказывает ей решительное сопротивление; и наоборот, если мужчина начинает падать духом и обращается в бегство, гнев, месть и злоба женщины становятся неистовы и безмерны.

Чтобы во всем следовать истине, необходимо всегда быть расположенным верить, что то, что я вижу белым, черное, если иерархическая Церковь так определит; веря, что един Дух Христа, Господа нашего, Жениха, и Церкви, Его Невесты, Который нас наставит и направит ко спасению душ наших. Ибо тем же Духом Святым, Господом нашим, которым даны десять заповедей, управляется и направляется наша Матерь Церковь.

Айзек Азимов, "Основание", "Основание и Империя"
Давным-давно читала у Азимова много, но Основание меня как-то стороной обошло, решила сейчас наверстать. К тому ж увидела где-то, как атмосферу Золотого Века Райта сравнивают с Древней Грецией, а Основание - с Древним Римом. Любопытно.
Сколько там у них в ентом Основании ловкачей, а!

"Звали его Гааль Дорник, был он родом из провинции и никогда ранее не видел Трантор собственными глазами."

Юлия Федотова, "Тьма. Испытание Злом"
Глупенько, но мило - поначалу, пока надоесть не успело, а книга длинная...

@темы: книги