(๑￫ܫ￩)
Прошлогодние книги - для галочки.
Ирвин Ялом, "Экзистенциальная психотерапия"
читать дальшеНаконец, когда все остальное кажется вышедшим из сферы личного контроля, у нас еще остается власть контролировать свою позицию по отношению к собственной судьбе реконструировать то, что невозможно отрицать.
Супер-Эго, Ид, Эго; архетипы, идеальные и актуальные "я", система самоуважения; система "я" и диссоциированная система, мужской протест; Эго-состояния родителя, ребенка и взрослого – ничто из перечисленного реально не существует. Все это фикции, психологические конструкты, созданные для семантического удобства, и они оправдывают свое существование только своей объяснительной силой. Концепция воли составляет центральный организующий принцип для этих разнообразных объяснительных систем. Все они действуют по одному и тому же механизму: эффективны в той мере, в какой допускают ощущение личного контроля и таким образом вдохновляют дремлющую волю.
Альбер Камю, "Чума"
Взялась, прочитав в "Экзистенциальной психотерапии", какой здесь главный герой классненький
Ну и потому как в пандемию чтоб и не почитать тематическое. Хотя, конечно, пишут, что действие в книжке метафорическое, символизирует борьбу с нацизмом, но по-моему, и настоящую эпидемию хорошо описывает со всеми этими локдаунами.
Действие происходит в одной вселенной с "Посторонним". Но эта книжка мне больше той понравилась, и описание города красивей кажется, и герои приятней. И все персонажи с симпатией описаны - здорово такое читать было!
читать дальшеИ действительно, война – это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться долго. Вообще-то глупость – вещь чрезвычайно стойкая, это нетрудно заметить, если не думать все время только о себе. В этом отношении наши сограждане вели себя, как и все люди, – они думали о себе, то есть были в этом смысле гуманистами: они не верили в бич Божий. Стихийное бедствие не по мерке человеку, потому-то и считается, что бедствие – это нечто ирреальное, что оно-де дурной сон, который скоро пройдет. Но не сон кончается, а от одного дурного сна к другому кончаются люди, и в первую очередь гуманисты, потому что они пренебрегают мерами предосторожности.
Риэ встряхнулся. Да, вот что дает уверенность – повседневный труд. Все прочее держится на ниточке, все зависит от того самого незначительного движения. К этому не прилепишься. Главное – это хорошо делать свое дело.
Вообразите себе, к примеру, что даже такое глубоко личное чувство, как разлука с любимым существом, неожиданно с первых же недель стало всеобщим, всенародным чувством и наряду с чувством страха сделалось главным терзанием этой долгосрочной ссылки.
А Риэ вслушивался в невнятное бормотание города, которое как бы служило аккомпанементом к свисту бича. Именно в этот миг он необычайно остро ощутил весь город, лежавший внизу, превратившийся в наглухо замкнутый мирок, раздираемый страшными воплями, которые поглощал ночной мрак. А рядом глухо бубнил Гран: «Прекрасным утром мая элегантная амазонка на великолепном гнедом коне скакала по цветущим аллеям Булонского леса…» Затем снова наступила тишина и принесла с собой невнятный гул города-мученика.
Но в истории всегда и неизбежно наступает такой час, когда того, кто смеет сказать, что дважды два – четыре, карают смертью. Учитель это прекрасно знает. И вопрос не в том, чтобы знать, какую кару или какую награду влечет за собой это рассуждение. Вопрос в том, чтобы знать, составляют ли или нет дважды два четыре. Тем из наших сограждан, которые рисковали тогда жизнью, приходилось решать первое – чума это или не чума, и второе – нужно или не нужно бороться с ней.
Многие Оранские новоявленные моралисты утверждали, что, мол, ничего сделать нельзя и что самое разумное – это стать на колени. И Тарру, и Риэ, и их друзья могли возразить на это кто так, кто эдак, но вывод их всегда диктовался тем, что они знали: необходимо бороться теми или иными способами и никоим образом не становиться на колени. Все дело было в том, чтобы уберечь от гибели как можно больше людей, не дать им познать горечь бесповоротной разлуки. А для этого существовало лишь одно средство – побороть чуму. Сама по себе эта истина не способна вызвать восхищение, скорее уж она просто логична.
Журналист спросил, предохраняет ли маска хоть от чего-нибудь, и Тарру ответил: нет, зато действует на других успокоительно.
каждый носит ее, чуму, в себе, ибо не существует такого человека в мире, да-да, не существует, которого бы она не коснулась. И надо поэтому безостановочно следить за собой, чтобы, случайно забывшись, не дохнуть в лицо другому и не передать ему заразы. Потому что микроб – это нечто естественное. Все прочее: здоровье, неподкупность, если хотите даже чистота, – все это уже продукт воли, и воли, которая не должна давать себе передышки. Человек честный, никому не передающий заразы, – это как раз тот, который ни на миг не смеет расслабиться. А сколько требуется воли и напряжения, Риэ, чтобы не забыться! Да, Риэ, быть зачумленным весьма утомительно. Но еще более утомительно не желать им быть.
— А знаете, что бы следовало сделать, чтобы закрепить нашу дружбу?
— Согласен на все, что вам угодно, – сказал Риэ.
— Пойдем выкупаемся в море. Удовольствие, вполне достойное даже будущего святого.
Риэ улыбнулся.
— Пропуска у нас есть, до дамбы мы доберемся без труда. В конце концов глупо жить только одной чумой! Разумеется, человек обязан бороться на стороне жертв. Но если его любовь замкнется только в эти рамки, к чему тогда и бороться.
— Хорошо, пойдем, – сказал Риэ.
Они молча оделись и молча направились домой. Но сердцем они сроднились, и воспоминание об этой ночи стало им мило.
Ксенофонт, "Анабасис"
Дааа, вот это кулстори! Очень увлекательно написано.
А как автор себя нахваливает местами!
читать дальшеНазвание произведения Ксенофонта -- "Анабасис" (Ανάβασις -- существительное от глагола αυαβαίνω -- в буквальном переводе на русский язык означает "восхождение, подъем". Однако греки применяли глагол "восходить" не только тогда, когда речь шла о подъеме на гору, но и когда имелся в виду далекий путь в направлении от берега моря вглубь материка. Именно такой смысл имеет и заглавие труда Ксенофонта. Его можно было бы передать по-русски примерно как "Поход вглубь страны", в данном случае -- вглубь Малой и Передней Азии.
Клеарх стал принуждать своих солдат итти вперед, но, при попытке выступить в поход, солдаты принялись бросать камни в него и в его вьючный скот. (2) Клеарх тогда едва избег побития камнями, а потом, поняв, что насилие ни к чему не приведет, он созвал своих солдат на собрание. Сперва он долго стоял и плакал, а солдаты смотрели, удивлялись и молчали. (3) Затем он сказал примерно следующее: "Воины, не удивляйтесь тому, что я так удручен создавшимся положением. Дело в том, что я связан с Киром узами гостеприимства, и когда я бежал из отечества, он сделал мне много добра и, между прочим, подарил мне 10000 дариков. Приняв деньги, я не отложил их для себя и не промотал на развлечения, но израсходовал на вас.
Дело в том, что Тиссаферн не бежал во время первого столкновения, но пробился к реке и к эллинским пельтастам. Проходя мимо эллинов, он никого не убил, а расступившиеся эллины рубили персов и поражали их дротиками. Пельтастами командовал Энисфений из Амфиполя, который, как говорили, хорошо знал свое дело.
После него афинянин Феопомп(95) сказал: "Фалин, сейчас, как ты и сам видишь, у нас ничего не осталось, кроме оружия и доблести. С оружием в руках мы, думается, сможем проявить нашу доблесть, но, сдав его, мы лишимся и самой жизни. Поэтому не жди, что мы отдадим вам единственное оставшееся у нас благо, при помощи которого мы еще сразимся с вами за все ваши богатства". (13) Выслушав это, Фалин усмехнулся и сказал: "Юноша, ты едва ли не философ, и слова твои не лишены приятности; но знай, -- ты безумен, если считаешь, что ваша доблесть сильнее могущества царя".
Затем Хирисоф сказал: "Раньше, Ксенофонт, я знал тебя только понаслышке как афинянина, а ныне я благодарю тебя и за речи и за поступки. Для всех было бы лучше, если бы существовало больше людей, тебе подобных.
После этого выступил Ксенофонт, облаченный в свой лучший воинский наряд. Он полагал, что если боги даруют победу, то тогда и самый блестящий наряд будет уместен, а если ему суждено умереть, то человек, считающий себя достойным прекрасного одеяния, должен в нем встретить свою кончину.
Поэтому я считаю более правильным и более честным сперва попытаться пройти в Элладу к своим родным и объяснить эллинам, что они по доброй воле остаются в нужде, так как у них есть возможность отправить сюда людей, живущих там в суровых условиях, и видеть их богатыми.(138)
С наступлением утра эллинские стратеги и лохаги собрались и решили итти вперед, захватив с собой лишь самое необходимое количество наиболее выносливого вьючного скота и бросив остальной, а также отпустив всех находившихся при войске недавно взятых в плен рабов.
После завтрака эллины отправились в путь, а стратеги встали в узком месте дороги, и если замечали что-нибудь, подлежащее оставлению на месте, они отнимали это, а солдаты слушались их, за исключением тех случаев, когда кому-нибудь удавалось скрыть понравившегося ему мальчика или красивую женщину.
Но в то время, как они, таким образом, проводили ночь, выпал такой глубокий снег, что он покрыл оружие и лежащих на земле людей и как бы сковал по ногам вьючный скот. Было очень боязно встать, потому что выпавший и нерастаявший снег согревал лежащего под ним человека.
Затем ночью послали в горы Демократа-теменита, придав ему нескольких человек, туда, где, по рассказам солдат, бродивших за пределами лагеря, они видели костры. Демократ был известен как человек, не раз уж выяснявший истину в подобных случаях и умевший отличать действительно существующее от воображаемого.
Через восемь дней после этого Ксенофонт передал комарха Хирисофу в качестве проводника, а его родственников отпустил, за исключением сына, только что достигшего возмужалости. Последнего он передал под надзор Плейсфену из Амфиполя, имея в виду, что комарх, если он окажется надежным вожаком, сможет вернуться домой вместе с сыном.
Тогда Хирисоф ударил его, но не связал. (3) Вслед за этим ночью комарх убежал, покинув сына. Этот случай, т.е. оскорбление проводника, при отсутствии бдительности по отношению к нему, был причиной единственного раздора, происшедшего между Хирисофом и Ксенофонтом в, течение всего похода. А Плейсфен полюбил мальчика, привел его на свою родину и пользовался его полной преданностью.
Тут открылось страшное зрелище. Женщины бросали детей вниз и затем кидались за ними сами, и мужчины поступали таким же образом. Лохаг Эней из Стимфалы увидел какого-то бегущего, повидимому, с намерением сброситься вниз человека, одетого в красивую одежду, схватил его, желая ему помешать, но тот потянул его за собой, и оба они полетели вниз со скал и погибли.
Между тем, крик усилился и стал раздаваться с более близкого расстояния, так как непрерывно подходившие отряды бежали бегом к продолжавшим все время кричать солдатам, отчего возгласы стали громче, поскольку кричащих становилось больше. (24) Тут Ксенофонт понял, что произошло нечто более значительное. Он вскочил на коня и в сопровождении Ликия и всадников поспешил на помощь. Скоро они услышали, что солдаты кричат "Море, море!" и зовут к себе остальных. Тут все побежали вперед, в том числе и арьергард, и стали гнать туда же вьючный скот и лошадей. (25) Когда все достигли вершины, они бросились обнимать друг друга, стратегов и лохагов, проливая слезы.
После этого эллины, согласно обету, приготовились к жертвоприношению. Они получили достаточно быков для заклания Зевсу за спасение, и Гераклу за счастливое путеводительство, и другим богам, согласно обету. Они также справили гимнический агон на той горе, на которой расположились,
Поскольку Хирисоф не возвращался и налицо не было достаточного количества кораблей, да и продовольствие больше неоткуда было доставать, эллины решили итти дальше пешим порядком. На корабли погрузили больных, тех, кому было свыше 40 лет, детей, женщин и все вещи, без которых можно было обойтись. Посадили на корабли и старших стратегов Филесия и Софенета и велели им заботиться о плывущих. Остальные пошли пешком, так как дорога была исправлена.
"Затем я знаком и с пафлагонскими равнинами и с пафлагонской конницей, которую сами варвары считают лучшей во всей коннице царя. Совсем недавно они даже не явились на зов царя, так как их вождь слишком для этого горд.
После возлияния и пения пэана первыми выступили фракийцы и стали плясать с оружием в руках под звуки флейт, причем они высоко и легко подпрыгивали и махали при этом кинжалами. В конце концов, один из них поразил другого и всем показалось, что тот убит: он упал с большим искусством. Пафлагонцы подняли крик. (6) Победитель снял оружие с побежденного и удалился, распевая "ситалку",(232) а другие фракийцы вынесли павшего замертво; на самом же деле он нисколько не пострадал.
После перехода он объезжал фалангу и говорил: "Солдаты, помните, в скольких сражениях наступая на неприятеля, вы с помощью богов одержали победу и какова участь бегущих от врагов, и не забывайте, что мы находимся у порога Эллады. (24) Итак, следуйте за Вождем Гераклом и ободряйте друг друга поименно. Сейчас каждый из вас может словом или делом выказать свое мужество и доблесть и тем самым оставить по себе память среди людей, мнением которых он дорожит".
После этого Фарнабаз, боясь, чтобы войско не предприняло похода в его страну, направил посла к наварху Анаксибию, который находился тогда в Византии, и просил его переправить войско из Азии, обещая, со своей стороны, сделать все для этого необходимое.
Некий Эписфен из Олинфа […] увидел вооруженного щитом мальчика, почти юношу, которому грозила смерть, прибежал к Ксенофонту и стал умолять его оказать мальчику помощь. (8) Ксенофонт пошел к Севфу, попросил не убивать мальчика. […]. (9) Севф спросил Эписфена: "Может быть, Эписфен, ты согласен умереть вместо него?". Тот подставил свою шею и сказал: "Руби, если мальчик согласен и будет мне благодарен. (10) Севф спросил мальчика, не убить ли этого человека вместо него? Мальчик воспротивился этому и умолял оставить обоих в живых. […]. (11) Севф рассмеялся и дал свое согласие.
Терри Пратчетт, "Ноги из глины"
Ким Харрисон, "Мертвая ведьма пошла погулять"
Дальше серию читать не буду. В неадеквате все - герои, события... И не думаю, что дело в плохом переводе.
Эсхил, "Орестея"
Вот он лежит,
Супруг мой, Агамемнон, убиенный мной.
Рук женских дело! Я ль не рукодельница?
читать дальше
"Орестея. Агамемнон"
Почивших упокоил непробудный сон.
Им отдых мил; охоты нет из гроба встать.
570 Не горестен удел отшедших: благо им!
Гнев рока скорбью новой не постигнет их.
Сказать прости всем бедствиям — завидный дар!
Но взыщет пеню божий суд за эту кровь.
Отца отмститель, матереубийца — сын,
Придет воздатель и мою вспомянет кровь.
Скиталец по чужбинам, он придет домой
Замкнуть звеном последним роковую цепь.
Простертый навзничь труп отца всегда пред ним.
О, смертных участь жалкая! Их счастие —
Как тень. Страданье? Как чертеж с доски
Смывает губка, — так сотрутся все дела.
1330 Грустней, чем дар вещуньи, это веденье!
Вот он лежит,
Супруг мой, Агамемнон, убиенный мной.
Рук женских дело! Я ль не рукодельница?
Я убила его — и зарою его.
Причитаний и воя не нужно в дому.
"Орестея. Плакальщицы"
Предводительница хора
Гляжу я с сокрушеньем на двойной сей рок.
Ряд длинный преступлений повершил Орест,
И цепь замкнул бестрепетно. Одна мольба:
Да не угаснет свет его, — и дом спасен.
Орест
Не бред, не морок — это палачи мои:
Угадываю свору мстящей матери.
"Орестея. Эвмениды"
Не мать дитяти, от нее рожденного,
Родительница: нет, она кормилица
660 Воспринятого семени. Посеявший
Прямой родитель. Мать же, словно дар, в залог
От друга-гостя взятый на хранение, —
Зачатое взлелеет, коль не сгубит бог. - античная биология
Ирвин Ялом, "Экзистенциальная психотерапия"
читать дальшеНаконец, когда все остальное кажется вышедшим из сферы личного контроля, у нас еще остается власть контролировать свою позицию по отношению к собственной судьбе реконструировать то, что невозможно отрицать.
Супер-Эго, Ид, Эго; архетипы, идеальные и актуальные "я", система самоуважения; система "я" и диссоциированная система, мужской протест; Эго-состояния родителя, ребенка и взрослого – ничто из перечисленного реально не существует. Все это фикции, психологические конструкты, созданные для семантического удобства, и они оправдывают свое существование только своей объяснительной силой. Концепция воли составляет центральный организующий принцип для этих разнообразных объяснительных систем. Все они действуют по одному и тому же механизму: эффективны в той мере, в какой допускают ощущение личного контроля и таким образом вдохновляют дремлющую волю.
Альбер Камю, "Чума"
Взялась, прочитав в "Экзистенциальной психотерапии", какой здесь главный герой классненький
Ну и потому как в пандемию чтоб и не почитать тематическое. Хотя, конечно, пишут, что действие в книжке метафорическое, символизирует борьбу с нацизмом, но по-моему, и настоящую эпидемию хорошо описывает со всеми этими локдаунами.Действие происходит в одной вселенной с "Посторонним". Но эта книжка мне больше той понравилась, и описание города красивей кажется, и герои приятней. И все персонажи с симпатией описаны - здорово такое читать было!
читать дальшеИ действительно, война – это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться долго. Вообще-то глупость – вещь чрезвычайно стойкая, это нетрудно заметить, если не думать все время только о себе. В этом отношении наши сограждане вели себя, как и все люди, – они думали о себе, то есть были в этом смысле гуманистами: они не верили в бич Божий. Стихийное бедствие не по мерке человеку, потому-то и считается, что бедствие – это нечто ирреальное, что оно-де дурной сон, который скоро пройдет. Но не сон кончается, а от одного дурного сна к другому кончаются люди, и в первую очередь гуманисты, потому что они пренебрегают мерами предосторожности.
Риэ встряхнулся. Да, вот что дает уверенность – повседневный труд. Все прочее держится на ниточке, все зависит от того самого незначительного движения. К этому не прилепишься. Главное – это хорошо делать свое дело.
Вообразите себе, к примеру, что даже такое глубоко личное чувство, как разлука с любимым существом, неожиданно с первых же недель стало всеобщим, всенародным чувством и наряду с чувством страха сделалось главным терзанием этой долгосрочной ссылки.
А Риэ вслушивался в невнятное бормотание города, которое как бы служило аккомпанементом к свисту бича. Именно в этот миг он необычайно остро ощутил весь город, лежавший внизу, превратившийся в наглухо замкнутый мирок, раздираемый страшными воплями, которые поглощал ночной мрак. А рядом глухо бубнил Гран: «Прекрасным утром мая элегантная амазонка на великолепном гнедом коне скакала по цветущим аллеям Булонского леса…» Затем снова наступила тишина и принесла с собой невнятный гул города-мученика.
Но в истории всегда и неизбежно наступает такой час, когда того, кто смеет сказать, что дважды два – четыре, карают смертью. Учитель это прекрасно знает. И вопрос не в том, чтобы знать, какую кару или какую награду влечет за собой это рассуждение. Вопрос в том, чтобы знать, составляют ли или нет дважды два четыре. Тем из наших сограждан, которые рисковали тогда жизнью, приходилось решать первое – чума это или не чума, и второе – нужно или не нужно бороться с ней.
Многие Оранские новоявленные моралисты утверждали, что, мол, ничего сделать нельзя и что самое разумное – это стать на колени. И Тарру, и Риэ, и их друзья могли возразить на это кто так, кто эдак, но вывод их всегда диктовался тем, что они знали: необходимо бороться теми или иными способами и никоим образом не становиться на колени. Все дело было в том, чтобы уберечь от гибели как можно больше людей, не дать им познать горечь бесповоротной разлуки. А для этого существовало лишь одно средство – побороть чуму. Сама по себе эта истина не способна вызвать восхищение, скорее уж она просто логична.
Журналист спросил, предохраняет ли маска хоть от чего-нибудь, и Тарру ответил: нет, зато действует на других успокоительно.
каждый носит ее, чуму, в себе, ибо не существует такого человека в мире, да-да, не существует, которого бы она не коснулась. И надо поэтому безостановочно следить за собой, чтобы, случайно забывшись, не дохнуть в лицо другому и не передать ему заразы. Потому что микроб – это нечто естественное. Все прочее: здоровье, неподкупность, если хотите даже чистота, – все это уже продукт воли, и воли, которая не должна давать себе передышки. Человек честный, никому не передающий заразы, – это как раз тот, который ни на миг не смеет расслабиться. А сколько требуется воли и напряжения, Риэ, чтобы не забыться! Да, Риэ, быть зачумленным весьма утомительно. Но еще более утомительно не желать им быть.
— А знаете, что бы следовало сделать, чтобы закрепить нашу дружбу?
— Согласен на все, что вам угодно, – сказал Риэ.
— Пойдем выкупаемся в море. Удовольствие, вполне достойное даже будущего святого.
Риэ улыбнулся.
— Пропуска у нас есть, до дамбы мы доберемся без труда. В конце концов глупо жить только одной чумой! Разумеется, человек обязан бороться на стороне жертв. Но если его любовь замкнется только в эти рамки, к чему тогда и бороться.
— Хорошо, пойдем, – сказал Риэ.
Они молча оделись и молча направились домой. Но сердцем они сроднились, и воспоминание об этой ночи стало им мило.
Ксенофонт, "Анабасис"
Дааа, вот это кулстори! Очень увлекательно написано.
А как автор себя нахваливает местами!
читать дальшеНазвание произведения Ксенофонта -- "Анабасис" (Ανάβασις -- существительное от глагола αυαβαίνω -- в буквальном переводе на русский язык означает "восхождение, подъем". Однако греки применяли глагол "восходить" не только тогда, когда речь шла о подъеме на гору, но и когда имелся в виду далекий путь в направлении от берега моря вглубь материка. Именно такой смысл имеет и заглавие труда Ксенофонта. Его можно было бы передать по-русски примерно как "Поход вглубь страны", в данном случае -- вглубь Малой и Передней Азии.
Клеарх стал принуждать своих солдат итти вперед, но, при попытке выступить в поход, солдаты принялись бросать камни в него и в его вьючный скот. (2) Клеарх тогда едва избег побития камнями, а потом, поняв, что насилие ни к чему не приведет, он созвал своих солдат на собрание. Сперва он долго стоял и плакал, а солдаты смотрели, удивлялись и молчали. (3) Затем он сказал примерно следующее: "Воины, не удивляйтесь тому, что я так удручен создавшимся положением. Дело в том, что я связан с Киром узами гостеприимства, и когда я бежал из отечества, он сделал мне много добра и, между прочим, подарил мне 10000 дариков. Приняв деньги, я не отложил их для себя и не промотал на развлечения, но израсходовал на вас.
Дело в том, что Тиссаферн не бежал во время первого столкновения, но пробился к реке и к эллинским пельтастам. Проходя мимо эллинов, он никого не убил, а расступившиеся эллины рубили персов и поражали их дротиками. Пельтастами командовал Энисфений из Амфиполя, который, как говорили, хорошо знал свое дело.
После него афинянин Феопомп(95) сказал: "Фалин, сейчас, как ты и сам видишь, у нас ничего не осталось, кроме оружия и доблести. С оружием в руках мы, думается, сможем проявить нашу доблесть, но, сдав его, мы лишимся и самой жизни. Поэтому не жди, что мы отдадим вам единственное оставшееся у нас благо, при помощи которого мы еще сразимся с вами за все ваши богатства". (13) Выслушав это, Фалин усмехнулся и сказал: "Юноша, ты едва ли не философ, и слова твои не лишены приятности; но знай, -- ты безумен, если считаешь, что ваша доблесть сильнее могущества царя".
Затем Хирисоф сказал: "Раньше, Ксенофонт, я знал тебя только понаслышке как афинянина, а ныне я благодарю тебя и за речи и за поступки. Для всех было бы лучше, если бы существовало больше людей, тебе подобных.
После этого выступил Ксенофонт, облаченный в свой лучший воинский наряд. Он полагал, что если боги даруют победу, то тогда и самый блестящий наряд будет уместен, а если ему суждено умереть, то человек, считающий себя достойным прекрасного одеяния, должен в нем встретить свою кончину.
Поэтому я считаю более правильным и более честным сперва попытаться пройти в Элладу к своим родным и объяснить эллинам, что они по доброй воле остаются в нужде, так как у них есть возможность отправить сюда людей, живущих там в суровых условиях, и видеть их богатыми.(138)
С наступлением утра эллинские стратеги и лохаги собрались и решили итти вперед, захватив с собой лишь самое необходимое количество наиболее выносливого вьючного скота и бросив остальной, а также отпустив всех находившихся при войске недавно взятых в плен рабов.
После завтрака эллины отправились в путь, а стратеги встали в узком месте дороги, и если замечали что-нибудь, подлежащее оставлению на месте, они отнимали это, а солдаты слушались их, за исключением тех случаев, когда кому-нибудь удавалось скрыть понравившегося ему мальчика или красивую женщину.
Но в то время, как они, таким образом, проводили ночь, выпал такой глубокий снег, что он покрыл оружие и лежащих на земле людей и как бы сковал по ногам вьючный скот. Было очень боязно встать, потому что выпавший и нерастаявший снег согревал лежащего под ним человека.
Затем ночью послали в горы Демократа-теменита, придав ему нескольких человек, туда, где, по рассказам солдат, бродивших за пределами лагеря, они видели костры. Демократ был известен как человек, не раз уж выяснявший истину в подобных случаях и умевший отличать действительно существующее от воображаемого.
Через восемь дней после этого Ксенофонт передал комарха Хирисофу в качестве проводника, а его родственников отпустил, за исключением сына, только что достигшего возмужалости. Последнего он передал под надзор Плейсфену из Амфиполя, имея в виду, что комарх, если он окажется надежным вожаком, сможет вернуться домой вместе с сыном.
Тогда Хирисоф ударил его, но не связал. (3) Вслед за этим ночью комарх убежал, покинув сына. Этот случай, т.е. оскорбление проводника, при отсутствии бдительности по отношению к нему, был причиной единственного раздора, происшедшего между Хирисофом и Ксенофонтом в, течение всего похода. А Плейсфен полюбил мальчика, привел его на свою родину и пользовался его полной преданностью.
Тут открылось страшное зрелище. Женщины бросали детей вниз и затем кидались за ними сами, и мужчины поступали таким же образом. Лохаг Эней из Стимфалы увидел какого-то бегущего, повидимому, с намерением сброситься вниз человека, одетого в красивую одежду, схватил его, желая ему помешать, но тот потянул его за собой, и оба они полетели вниз со скал и погибли.
Между тем, крик усилился и стал раздаваться с более близкого расстояния, так как непрерывно подходившие отряды бежали бегом к продолжавшим все время кричать солдатам, отчего возгласы стали громче, поскольку кричащих становилось больше. (24) Тут Ксенофонт понял, что произошло нечто более значительное. Он вскочил на коня и в сопровождении Ликия и всадников поспешил на помощь. Скоро они услышали, что солдаты кричат "Море, море!" и зовут к себе остальных. Тут все побежали вперед, в том числе и арьергард, и стали гнать туда же вьючный скот и лошадей. (25) Когда все достигли вершины, они бросились обнимать друг друга, стратегов и лохагов, проливая слезы.
После этого эллины, согласно обету, приготовились к жертвоприношению. Они получили достаточно быков для заклания Зевсу за спасение, и Гераклу за счастливое путеводительство, и другим богам, согласно обету. Они также справили гимнический агон на той горе, на которой расположились,
Поскольку Хирисоф не возвращался и налицо не было достаточного количества кораблей, да и продовольствие больше неоткуда было доставать, эллины решили итти дальше пешим порядком. На корабли погрузили больных, тех, кому было свыше 40 лет, детей, женщин и все вещи, без которых можно было обойтись. Посадили на корабли и старших стратегов Филесия и Софенета и велели им заботиться о плывущих. Остальные пошли пешком, так как дорога была исправлена.
"Затем я знаком и с пафлагонскими равнинами и с пафлагонской конницей, которую сами варвары считают лучшей во всей коннице царя. Совсем недавно они даже не явились на зов царя, так как их вождь слишком для этого горд.
После возлияния и пения пэана первыми выступили фракийцы и стали плясать с оружием в руках под звуки флейт, причем они высоко и легко подпрыгивали и махали при этом кинжалами. В конце концов, один из них поразил другого и всем показалось, что тот убит: он упал с большим искусством. Пафлагонцы подняли крик. (6) Победитель снял оружие с побежденного и удалился, распевая "ситалку",(232) а другие фракийцы вынесли павшего замертво; на самом же деле он нисколько не пострадал.
После перехода он объезжал фалангу и говорил: "Солдаты, помните, в скольких сражениях наступая на неприятеля, вы с помощью богов одержали победу и какова участь бегущих от врагов, и не забывайте, что мы находимся у порога Эллады. (24) Итак, следуйте за Вождем Гераклом и ободряйте друг друга поименно. Сейчас каждый из вас может словом или делом выказать свое мужество и доблесть и тем самым оставить по себе память среди людей, мнением которых он дорожит".
После этого Фарнабаз, боясь, чтобы войско не предприняло похода в его страну, направил посла к наварху Анаксибию, который находился тогда в Византии, и просил его переправить войско из Азии, обещая, со своей стороны, сделать все для этого необходимое.
Некий Эписфен из Олинфа […] увидел вооруженного щитом мальчика, почти юношу, которому грозила смерть, прибежал к Ксенофонту и стал умолять его оказать мальчику помощь. (8) Ксенофонт пошел к Севфу, попросил не убивать мальчика. […]. (9) Севф спросил Эписфена: "Может быть, Эписфен, ты согласен умереть вместо него?". Тот подставил свою шею и сказал: "Руби, если мальчик согласен и будет мне благодарен. (10) Севф спросил мальчика, не убить ли этого человека вместо него? Мальчик воспротивился этому и умолял оставить обоих в живых. […]. (11) Севф рассмеялся и дал свое согласие.
Терри Пратчетт, "Ноги из глины"
Ким Харрисон, "Мертвая ведьма пошла погулять"
Дальше серию читать не буду. В неадеквате все - герои, события... И не думаю, что дело в плохом переводе.
Эсхил, "Орестея"
Вот он лежит,
Супруг мой, Агамемнон, убиенный мной.
Рук женских дело! Я ль не рукодельница?
читать дальше
"Орестея. Агамемнон"
Почивших упокоил непробудный сон.
Им отдых мил; охоты нет из гроба встать.
570 Не горестен удел отшедших: благо им!
Гнев рока скорбью новой не постигнет их.
Сказать прости всем бедствиям — завидный дар!
Но взыщет пеню божий суд за эту кровь.
Отца отмститель, матереубийца — сын,
Придет воздатель и мою вспомянет кровь.
Скиталец по чужбинам, он придет домой
Замкнуть звеном последним роковую цепь.
Простертый навзничь труп отца всегда пред ним.
О, смертных участь жалкая! Их счастие —
Как тень. Страданье? Как чертеж с доски
Смывает губка, — так сотрутся все дела.
1330 Грустней, чем дар вещуньи, это веденье!
Вот он лежит,
Супруг мой, Агамемнон, убиенный мной.
Рук женских дело! Я ль не рукодельница?
Я убила его — и зарою его.
Причитаний и воя не нужно в дому.
"Орестея. Плакальщицы"
Предводительница хора
Гляжу я с сокрушеньем на двойной сей рок.
Ряд длинный преступлений повершил Орест,
И цепь замкнул бестрепетно. Одна мольба:
Да не угаснет свет его, — и дом спасен.
Орест
Не бред, не морок — это палачи мои:
Угадываю свору мстящей матери.
"Орестея. Эвмениды"
Не мать дитяти, от нее рожденного,
Родительница: нет, она кормилица
660 Воспринятого семени. Посеявший
Прямой родитель. Мать же, словно дар, в залог
От друга-гостя взятый на хранение, —
Зачатое взлелеет, коль не сгубит бог. - античная биология
@темы: книги